Красный террор (сборник) - стр. 6

Заступничество Короленко оказалось успешным. Но Мельгунов был снова арестован, уже в третий раз, в марте 1919 г. по ордеру Особого отдела ВЧК и выпущен всего лишь через десять дней под поручительство П.И. Скворцова-Степанова и П.М. Керженцева. Получив телеграмму из Москвы об аресте историка, Короленко тут же, 15 апреля, написал новое обращение к Раковскому: «…Вчера я получил известие, что он арестован опять. Не знаю, какие преступления на него возводятся в смысле «неблагонадежности». Но думаю и даже уверен, что они не могут быть серьезны. А арест его – дело очень серьезное: он душа кооперативного издательства «Задруга», около которого существует много литературных работников и работников печатного дела… Не благодарю специально за приостановку бессудных казней, – завершал свое письмо Раковскому писатель, переходя к общим вопросам большевистской политики, – так как уверен, что Вы сделали это в интересах справедливости и самого большев. правительства. Во всяком случае – это было нужное и хорошее дело со всех точек зрения»^>5. Как видим, обращения писателя помогали не только конкретным людям, но и в целом помогали смягчать язвы красного террора.

Любопытно, что примерно в это же время, 4 мая 1919 г., Короленко сообщал в письме к Раковскому о неприятной истории, которая произошла с ним так же, как и с профессором Преображенским из «Собачьего сердца» М.А. Булгакова: «…Ко мне стали ходить «реквизиторы» и объявили, что у меня отберут две комнаты (в том числе один даже заявил о реквизиции моего рабочего кабинета, который весь занят моими бумагами, материалами и рукописями)»^>6. Напомним, что семья Короленко занимала один не очень большой дом по улице Малой Садовой Полтавы. Писателю пришлось жаловаться на эти покушения местному начальству, которое выдало ему ту самую «окончательную бумагу», «броню», которую просил себе профессор Преображенский. О получении охранного свидетельства на свой дом сам писатель написал как о важном событии в дневнике 11 апреля 1919 г.: «Дня три к нам зачастили с реквизицией комнат… Загаров, председатель жилищной комиссии, по-прежнему против реквизиции у меня, а какие-то второстепенные агенты все приходят, меряют шагами комнаты и т. д.».

Нападки на писателя со стороны ретивых местных большевиков и его обращения к Раковскому не могли не пройти не замеченными для киевских большевистских властей, что вылилось даже в беспрецедентное постановление Центрального Исполнительного Комитета Киевского Совета Рабочих депутатов, в котором со ссылкой на сообщение о нервном расстройстве писателя содержалось вот такое указание властям Полтавы: «По полученным сообщениям органы местной власти беспокоят писателя Владимира Галактионовича Короленко и его семью. Срочно примите меры к полной охране жилища и спкойствия Короленко и его семьи»…

Во время третьего ареста Мельгунова с историком произошли два довольно любопытных инцидента. Когда его пришли арестовывать чекисты, для упрощения этой процедуры он предложил комиссару не проводить обыск всего его огромного архива и библиотеки, а просто опечатать несколько комнат. Тот, поколебавшись, согласился, но у него не оказалось с собой печати, хотя сургуч был. И здесь историк сделал опрометчивый шаг, предложив опечатать комнаты находившейся у него печатью масонской ложи «Астрея», возникшей в Москве в 1907 г. Так и поступили, но печать комиссар вдруг решил забрать с собой. «Я никак не мог себе представить, – писал Мельгунов позднее, – что из-за этого может разгореться целый сыр-бор. В Особом отделе решили, что это печать современной ложи, с которой я имею какие-то таинственные связи. Заподозрено было и нахождение у меня многих масонских знаков. Мне пришлось разъяснять; жене моей пришлось привезти два тома, изданных под моей и Н.П. Сидорова редакцией, «Масонство в прошлом и настоящем», чтобы доказать, что у меня имеется к масонству обычный литературно-научный интерес».