Красный Терем - стр. 31
– Коли домой, так иди. Купцы – люди заезжие. Долго тут никогда не засиживаются. Некогда им.
Точно заметил, как я на того смуглого смотрела. Но сделала вид, что мне все равно.
– Мне-то что. Книг у них все равно нет.
Владар отпустил меня, будто нехотя, а сам глянул тяжело.
– Вот-вот. Так что не вертись тут, отец наверняка заждался. Ступай.
Так и хотелось ему сказать, что не его это дело, но подумала с ним лишний раз не связываться. Пошла быстрым шагом, чувствуя, что он в спину мне смотрит. Пока за домами не скрылась, не успокоилась. Досадно стало, что с купцом тем не поговорила. Что бы он мне рассказал?
Постояла немного поодаль, подождала, пока кузнец уйдет. Думала словом перекинуться с чужеземцнм, но оказалось, что его, как и остальных приехавших в деревню, в Красный Терем увели. Вот так всегда! Одни Старейшины с гостями заезжими имели право разговаривать обо всем. Хоть бы разок послушать, о чем они так долго беседуют.
Только подумала, а у самой мысль мелькнула молнией: а что, если подслушать разговор? И чуть пот не прошиб. Ну, чего учудила, любопытная. Если поймают – несдобровать. Не было еще такого, чтобы посторонние туда пробирались, а уж тем более – женщины!
Если и являлся кто на разбирательства или на суд, то в передней или у крыльца только все происходило. А сидели Старейшины в самом центре Терема, когда гостей принимали или что обсуждали без присутствия деревенских. Старейшинами становились мужчины в возрасте, пользующиеся всеобщим уважением и оказавшие услугу деревне. Глядишь, и Владар когда-нибудь свое место в Красном Тереме займет.
Стояла в раздумьях, а мысли так и мелькали тревожные. Как же гостей чужестранных в Красный Терем пускают, коли приходят они издалека? Почему им позволено заходить, а жителям деревни – нет?
На всякий случай убедилась, что кузнец ушел, а сама к Терему поспешила. Но тут же поняла, что глупо было надеяться вот так просто попасть внутрь. У крыльца стояли Сторожевые и тут же спросили, чего мне надобно. Сделала вид, будто только прогуливалась, а сама назад повернула. Забраться внутрь невозможно через окна, потому что они располагались слишком высоко, а утруждать себя возней с лестницей и того опаснее. Как бы объяснила, что мне понадобилось, если я подозрительно много и часто верчусь рядом, да еще и обманным путем пытаюсь забраться в Терем?
Делать нечего. Ушла ни с чем.
Дома приметила на столе окровавленную утиную тушку, отчего почувствовала приступ дурноты. Кровь убитых животных и птиц неизменно вызывает такие чувства, хотя отец часто оставляет тушки на столе, чтобы я приготовила из них кушанье.
Сама ни разу не прирезала ни одной курицы или кролика. Стоит вообразить, как нож вонзается в еще живое, трепещущее тельце, а кровь горячей струей брызжет на руки, как все внутри так и слабеет.
Кое-как справившись с собой, ощипала утку, опалила на огне и выпотрошила. Щедро смазала тушку густыми желтоватыми сливками с солью и отправила ее в печь. Оставалось сварить пшеничную кашу, а затем можно и передохнуть, пока снова не найдется какое-то дело.
Помешивала кашу в горшке, вспоминала красивый сон о русалках. Коли это правда и моей матерью была одна из них, значит, сила досталась от нее. Но ведь до сих пор я ничего не знала о ее жизни до того, как она поселилась в этой деревне. А она лишнего не рассказывала. Стало грустно и больно. Бедная матушка, так боялась за меня?