Красный парфюмер. Новое дело Егора Лисицы - стр. 17

– А вы на фабрике с самого начала? – спросил я, обходя пирамиду коробок.

– С 1904 года. Пришел… точнее, попал, случайно. Я же сын мыловара, отец мой – француз, совершенно обрусевший, правда. Он и посоветовал набраться опыта в цехах Трокара. Бывший главный парфюмер, сейчас он за границей, работает для дома Шанель, в Париже, выделял меня. Считал, у меня талант. Он даже доверил мне создание духов «Букет» в честь юбилея императорского дома. Сейчас, конечно, это достижение сомнительное… Аромат получился! Ноты жасмина, ландыш, нероли… étonnant! – Нос глубоко ностальгически вздохнул… – Для рекламы парфюма создали изумительный, как живой, фарфоровый букет. И каждый цветок источал свой аромат!

– Он уехал. И другие. Что ж вы остались?

Он обернулся, взглянул, ответил после паузы:

– Это, позвольте спросить, вопрос по линии следствия или праздный интерес?

– Следствия. Сами понимаете.

– Что же… Остался я по сугубо личным причинам, к делу они отношения не имеют. К тому же моя работа на фабрике признана крайне полезной. Всеми.

Я передумал спрашивать, как он пересидел чистки. Нет смысла ломать забор, если есть калитка. Бакро вроде разговорился. А подноготную сумею узнать иначе.

– После семнадцатого года фабрику, конечно, изъяли у владельца, сиречь национализировали. – Он изобразил рукой легкий поклон в мою сторону. – Несколько зданий отдали под другие нужды по решению Совнаркома. Производство поначалу перенесли на территорию бывшей обойной фабрики. Но рабочие составили делегацию к руководителю партии большевиков. И он решил, что если не духи, то уж мыло рабочему классу точно необходимо! Отмыться от грязи гражданской войны.

Мы как раз проходили сушильни: сырое мыло в плитах, высокие в три человеческих роста шкафы, в них ярусами подносы с брусками. Один такой поднос ставили двое рабочих. Нос провел пальцем, покрутил брусок в руке, уложил на поднос. Следом шло оберточное отделение – широкий, длинный и светлый зал. Разделен он был квадратными колоннами и столами с высокими деревянными бортами. На столах бруски пирамидами, резаная бумага и обертки стопами. За столами – работницы.

– Пришлось потрудиться… Картонажный цех, к примеру, полностью отстроили сами, заново. Потом нас слили с трестом «Жиркость». Работу цехов наладили. Основной ассортимент выпускаем по-прежнему. Даже этикетка та же! Ее запасы очень велики… Ставим только аббревиатуру ТЭЖЭ. Не слишком изящно, конечно. Вот, – он поднял стопку листов с отпечатанными, но не разрезанными этикетками, – мыло «четырех тузов» – карточные дамы и кавалеры.

Шагая вперед, он говорил:

– В составе треста мы подчинены «Наркомпищепрому». Ведь для производства косметики нужны жиры. Или, допустим, наша пудра. Тона «рашель» окрашивают раствором жженого сахара в водке. Кстати сказать, оттуда, из пищевой промышленности, к нам и перевели Кулагина. Руководил «Главмясом». Впрочем, к делам фабрики внимательно отнесся.

– А вы к его назначению как отнеслись?

– Меня не спрашивали. – Нос не поддался, увел в сторону. – Там центральная лаборатория. И разливочная одеколонов.

Я удержал его.

– Постойте. Давайте немного постоим на улице. Подышим.

Мимо сновали люди. Нос рассеянно здоровался. Разглядывали нас с любопытством. И вдруг он заговорил, немного невпопад: