Красный мак. Плюсквамфутурум - стр. 29
– Знаешь, как надо с такими? – фамильярно спросил у него татуированный ведущий. – А я тебе скажу. Авария на телебашне в том месяце. Ну, когда у нас сгорел ретранслятор, а мы свалили это на диверсию Госдепа. Эфир отменили, я возвращаюсь домой пораньше, и застаю жену с любовником. Я ему ничего не говорю, просто беру его за шею и спускаю с лестницы…
– …казалось бы, при чём здесь Украина? – задал риторический вопрос вурдалак и уже хотел было продолжить, как оказался перебит самым грубым образом.
– Ты на что намекаешь, редиска ты тухлая? – спросил у него татуированный ведущий, беря вурдалака пальцами за воротник рубашки и грубо сминая ему галстук. – Ты хочешь сказать, что у моей жены любовник из Украины?
– Погоди, я не намекаю на твоего любовника…
– Ты ещё намекаешь, что у меня есть любовник из Украины?! – гневно воскликнул татуированный ведущий, и, размахнувшись, ударил вурдалака кулаком в лицо.
Вурдалак упал, и татуированный ведущий, гнусно ругаясь, начал немилосердно избивать его ногами. Изображение внезапно пропало.
– Подожди, не пускай трансляцию! – торопливо воскликнула появившаяся на телеэкране ведущая. Она тщетно пыталась причесаться, дёргая щётку, намертво застрявшую в её густых, вьющихся тёмных волосах. Видимо, ей пришлось выходить в эфир совершенно внезапно: у неё был накрашен только один глаз. – Ты что, уже?..
Отбросив изящным женственным движением волосы с застрявшей в них щёткой за спину, ведущая приветливо улыбнулась, и, как ни в чём не бывало, произнесла:
– Уважаемые телезрители! В настоящий момент из-за провокации зарубежных агентов влияния у нас возникла небольшая техническая проблема. Пока мы восстанавливаем вещание из студии, пожалуйста, прослушайте запись вчерашней передачи с обсуждением государственного долга США и актуальных проблем Украины…
Я взглянул на остатки каши в тарелке передо мной и вдруг подумал, что это своеобразная доблесть для семян овса – быть съеденными именно как настоящая овсяная каша. Сложись их судьба иначе, они могли бы стать искусственным хлебом, котлетой со вкусом говядины или даже начинкой для пирожка с ливером, чтобы бесславно исчезнуть в желудке под чужим именем и флагом.
А что будет со мною? Не исчезну ли я в этом будущем столь же бесславно и бесследно? На секунду я закрыл глаза, и перед моим внутренним взором промелькнула вся галерея событий сегодняшнего дня. Отчего-то остро и пронзительно захотелось выпить.
Парень в расшитой рубашке взял со стойки тарелку. Вагон встряхнуло, и он едва не выронил её.
– Я тут сяду? – спросил он, подойдя ко мне. От него слегка пахло перегаром. В вагоне была масса свободных мест. Я пожал плечами.
– Садись, – сказал я, уже почти доев кашу.
Вагон снова сильно качнуло, и парень сел на сиденье напротив меня. Он был в состоянии, которое называется «чуть больше, чем выпивший»; на его лице, словно на одном из фаюмских портретов, была печать какой-то неземной удивительной задумчивости.
– Спасибо, – сказал он, зачёрпывая кашу ложкой. – Пожалуйста, не обращай внимания, дорогой незнакомец. Я выпил, но я еду со своего последнего дембеля и имею на это полное право.
– Имеешь, – подтвердил я, всё ещё не понимая, чего же нужно от меня жрецу изобилия. В мои времена, солдаты, возвращающиеся плацкартом с дембеля, редко предвещали хорошее соседство, но мой сосед по ресторану выглядел вполне безобидно, хотя и несколько измученно. Судя по всему, он употреблял горячительные напитки уже несколько дней, если не недель.