Красный цветок - стр. 23

Потирая ноющий висок, я процедила сквозь зубы:

– Двуликие! Долго ещё он будет выть?

Миарон стрельнул в меня изумленным взглядом:

– Выть?.. Тебе не нравится?

– Чему же тут нравится? – искренне удивилась я. – Визжит, как кошка, которой хвост прищемили.

– Ты просто деревенщина, – с возмущением фыркнул оборотень. – Как можно так отзываться об одном из лучших в мире теноров? О мужчине, от которого даже опытные женщины готовы млеть днями и ночами напролёт?

– Такую выдержку им, видно, опыт-то и даёт. Ладно, потерплю. Куда деваться?

Пытка длилась.

По ходу пьесы герой пьянствовал, совращал женщин и мужчин, дрался с друзьями, убил отца, подставил брата, в кульминационной сцене отравил любимую невесту, в финале зарезал нелюбимую любовницу.

Зал внимал, не шелохнувшись, а меня отчаянно тянуло в сон.

Наконец герой скончался под неистовый взрыв оваций. Перед смертью, в бесконечной арии, длящейся никак не меньше четверти часа, утверждалась мысль о том, что себя нужно принимать со всеми, пусть даже тёмными, сторонами души. Против самого постулата я ничего не имела, вот только изложить его следовало бы короче.

«Браво!!!», – неслось со всех сторон.

– Он неподражаем, – экзальтированно заявил Миарон, тоже рукоплеща. – После такого представления в него влюбится весь зал, без исключения, и мужчины, и женщины. Перед ним совершенно невозможно устоять.

Казалось, он вообще забыл, для чего мы сюда пришли.

Надо же? Садист, торгаш, эстет – и всё в одном лице. Какие ещё сюрпризы таятся в этом странном существе?

Актеры раскланивались, зрительный зал устраивал бурные овации, но словно облако наползло на сцену. Я очутилась совсем в другом месте.

Дети стояли перед полотном, густо измазанном яркими красками. Женщина в чёрно-белом одеянии, служительница ордена Вечной Жизни, объясняла, что на полотне изображена Светлая Богиня, подательница благодати.

Один за другим дети становились на указанное сестрой место и их восхищенные возгласы свидетельствовали о том, что из хаотичного сплетения красочных пятен им удавалось вычленить божественный силуэт.

Богиню увидели все. Кроме меня. Сколько я не смотрела, до рези в глазах, до головной боли, до дурноты – яркие мазки оставались беспорядочными мазками. И только.

– Смотри внимательнее, Одиффэ. Разве не видишь – вот же она! Как можно не видеть?

– Ничего не видит, потому что она грязное отродье Слепого Ткача, – выкрикнул кто-то из зловредных мальчишек.

Ненавижу чувствовать себя исключенной. Ненавижу! Стоя среди толпы, накрытой бешеным восторгом, среди горящих глаз и разгоряченных тел, я чувствовала себя такой одинокой в этом море лиц. Совсем как в том далеком детстве, ускользающем из моей памяти, когда все, кроме меня, узрели Богиню, подающую благодать, а я тупо уперлась носом в глухую стену. И никак мне не понять, в чем секрет.

Не дожидаясь, пока смолкнут овации, накинув плащ, я покинула ложу в состоянии крайнего раздражения.

«Смотри внимательнее, Одиффэ, вот же она!».

Одиффэ?..

Голова закружилась. Я остановилась, судорожно вцепившись в перила.

Одиффэ… Одиффэ Сирэнно…

Неужели я вспомнила собственное имя?! О, благодарю тебя, Благая Богиня, которую мне так и не случилось разглядеть!

Двери распахнулись, и толпа хлынула, стекая по лестнице. Гомон голосов, сухой звук стучащих каблуков заполнили пространство. Стало совершенно неважным, кем я была в прошлом. Важно выполнить то, зачем пришли. Сдать Миарону экзамен, не ударив в грязь лицом.