Красное каление. Том второй. Может крылья сложишь - стр. 39
-Грачик!..Грачик, твою мать.., отца и сына!.. Грачик, рынду те в ж…пу!..
Шухерной малый, одетый сверху в какую-то допотопную малороссийскую свитку и в высоченные офицерские сапоги, подпоясанный широким цыганским поясом, со сладкой хмельной ухмылочкой, вдруг вывернувшись из многоголосой толпы, подкатился к морячку:
– И што ж Вы нынче изволите… Ваше благородие?! – и расхохотался молодым раскатистым смехом, по-лакейски подобострастно выгибаясь.
-А ну-ка, артист, ступай-ка в каптерку и преобразись там, к примеру в…, -он почесал широкий затылок, -в начштаба полка! Тока натурально так преобразись, как ты умеешь, Грачик… Есть дело. Да! Какой-нибудь кусок бумажки возьми…
Через минуту вмиг ставший серьезным морячок и невесть откуда взявшийся молодой стройный командир в новенькой портупее на кожаной летной куртке растворились в толпе на платформе.
Кузьмич виновато огляделся. Сидевший на пороге теплушки пожилой красноармеец, с винтовкой на коленях, ядовито отрыгнувши сивушно-луковый перегар, лукаво подмигнул и сделал пальцами знак: мол, все будет путем, старик! Только отойди малость…
Панкрат Кузьмич прошелся по перрону, искоса поглядывая на без удержу веселящийся военный народ, незаметно сплюнул, увидя, как три полупьяных солдата тут же и бесстыдно мочатся под тусклые колеса вагона, перешел от сраму подальше на другую сторону пути, перелез через глиняную насыпь, расстелил кожух в белой прошлогодней траве и без дела разомлел на полуденном солнышке. Стянул сапоги, размотал портянки, развесил для просушки. Поджал под себя ноги да и задремал малость.
Вдруг что-то как кипятком обожгло ногу повыше колена, Кузьмич прытко вскочил, пошатываясь и спросонья мигая глазами. Сон отлетел.
-Ты чего это… Тово… Тут шляешься, около воинского эшелона?! – рябомордый здоровенный солдат в разношенной папахе, выпучив белесые глаза и выставив винтовку со штыком перед собой, покачиваясь, уставился в упор на Кузьмича, -я тебя, белогвардейская сволочь, давно заприметил! Ты – шпиен! Лазутчик! А ну… пошли!..
Оторопевшего босого Панкрата Кузьмича без лишних слов втолкнули в просторную прокуренную комнату в здании вокзала. За столом, ссутулясь, сидел угрюмый человек с изможденным какой-то долгой болезнью интеллигентным лицом в модном гражданском пальто, что-то читал на коленях и курил дорогую сигару. «Ишь… Иудей… небось..,» -решил про себя Кузьмич, несмело скользнув глазами по его высокому лбу и густым чернявым бровям и ресницам. Рядом с гражданским сидели двое моложавых командиров, один из них, с аккуратной бородкой и тонкими усиками внимательным взглядом из-под пенсне прошелся сверху вниз по Кузьмичу, несколько задержав взгляд на его опущенных темных жилистых руках. Тот, что в гражданском, вдруг поднял налитые бессонницей усталые глаза, незлобным сладким взглядом грустно посмотрел на старика. Постучал по столу карандашом и очень тихо проговорил:
-Почему ты… босой? Ты что… тоже из… казаков? А впрочем… Я тебя узнал, старик. Ты – лазутчик! Ты под Касторной в прошлом году выдал нашу разведку… Часовой! Расстрелять… сволочь!..– и снова уткнулся в чтение.
И, едва Кузьмич раскрыл мигом пересохший рот, его тут же вытолкнули из помещения и, скрутив проволокой руки, грубо подталкивая и покалывая штыками, двое красноармейцев повели вдоль гудящего перрона. Перейдя пути, возле одинокого хилого деревца свернули в степь. Стаи развеселившихся на мартовском солнце ворон галдели высоко в небе. Один из конвоиров, слегка прихрамывающий, лет сорока, повесив карабин на спину, приостановился, стал медленно, оценивающе поглядывая на Кузьмича, сворачивать самокрут, смачно слюнявя клочок пожелтевшей газеты.