Красное каление. Том третий. Час Волкодава - стр. 36
-Чуть в могилу не свалилась. Вот была бы тема для газет! А кто она… им?
-Родственница по матери, – выдавил Владимир, – дальняя. Ах! Виноват. Знакомьтесь, господа, это мой давний боевой друг штабс-капитан Распекаев, Борис.
– Урядник Пегасов, – незнакомец протянул нежную плоскую ладонь, – был в известном деле с полковником Чернецовым. Чудом уцелел.
И вдруг быстро отошел к другой группе людей.
-Ладошка-то… Холеная какая-то. Такая ладонь вряд ли знает шашку.
Борис вопросительно посмотрел в глаза Крестинского.
-А! – отмахнулся тот, – РОВСовцы. Ряженые драгуны. В свою контору все зовут. К полковнику Байбусу, не слыхал о таком?
-Что за контора? Работа там есть… какая-нибудь?
– Это не та контора, Распекаев. С монархическим душком. Ругают весь РОВС за его оппозицию национал-социализму. Но и в самом РОВСе теперь появились им сочувствующие… А вообще… Знаешь, работа там одна: прикормят, наобещают, насуют в карманы динамита и пошлют работать опять туда, откуда ты только что вернулся, в Россию.
– Сукины сыны! – Распекаев злобно, по-солдатски сплюнул, -и этот хлыщ, тоже из них? Молодой он какой-то для тех, кто был с… Чернецовым.
-Мне как-то, еще там, в штабе Деникина, попалась на глаза документация расследования гибели чернецовцев от отряда Подтелкова. Что-то и я там не встречал никакого Пегасова. Знаешь, что, брат мой Распекаев?– Владимир вдруг взял штабс-капитана за его худые плечи и развернул к себе, – а не пойти ли нам нынче в… пивную-с?
-Хорошая мысль, полковник, но откуда такие деньги?
-Ты знаешь, со мною на днях произошел презабавный случай. Еду я ближе к полудню по Кудаму…
-По чем – по чем ты едешь?
-По Курфюрстендамму, если тебе так нравится. Улица такая. А мы все тут ее попроще называем. Так вот. Тут рядом еврейское кладбище. Только миновал «Нельсон-ревю», вижу, целая процессия, хоронят кого-то. Тихонько так, чтоб никого не задеть, объезжаю этих мужиков в черных шляпах и с пейсиками. А в голове колонны – затор. Что такое? А там сломался катафалк! Где покойный, ну, то есть, покойная, лежит. Евреи дружно голосуют: остановись, мил человек, помоги нам!
Они уже вышли из ворот кладбища и шли теперь по узкой песчаной тропинке, петляющей меж аккуратно остриженного кустарника.
– Я на часы взглянул – есть полчаса… Притормозил, дверь приоткрываю. Те на меня, как на икону и, заметь, по-русски: – Будьте любезны! Господин хороший! Ради всех святых! Сломался наш катафалк, а ведь тут умерла вдова известного художника! Помогите!! Немцы ни один не остановился, а ведь уже срок! Надо таки предавать тело земле!
Они присели на скамейку, уже покрытую первыми осенними листьями.
-Ну, я не наци, мне что еврей, что калмык, да и автомобиль был как раз пустой. Ну, перегрузили ту покойную вдову, отвез я ее на кладбище. Так они мне как стали сыпать марки… Я не беру, а они во все карманы суют! И орут при этом: – Россия! Вот наши… Вот наш народ… Благодарят, понимаешь…
-И… И много они тебе насовали? – саркастически усмехнулся Распекаев, уже явно пребывая в предвкушении сытного обеда.
-На ведро «Пильзнера» вполне хватит. Это пиво такое.
-Так идем, идем немедля, друг мой Володя!
Распекаев чуть задержался перед входом, медленно читая название заведения. На небольшой вывеске, расположенной прямо над низким, но довольно широким входом строгими черными буквами было написано «Густав Кемпке и сын. Самое свежее пиво из Баварии». Давно некрашеная синяя деревянная дверь состояла из двух половинок и на одной из них было расколото стекло.