Красное каление. Том третий. Час Волкодава - стр. 3
-Правильно, раньше, знамо дело, порядку поболе-то было, – оживился Еремей.
-Хорошо, – Григорий облизнул сухие губы, -значит, подтверждаете… Ну, а вот что показал задержанный нами гражданин Верченко Иван… Вот: «Бирюк говорил, что общую землю пахать глубоко не стоит, надо пахать мелко, чтобы ничего на ней не уродилось…, -он прервал чтение, поднял глаза, несколько мгновений удивленно всматриваясь в подследственного, – не будет урожаев, власть и сама колхозы распустит…» Было такое, подтверждаете?
Еремей, неподвижно уставившись в пол, угрюмо молчал.
-Другой свидетель, Никифор Жабин показал: «Еремей Бирюк ругался на власть в Москве матом и говорил, что сколько ты не вкалывай, а толк один, нищета да голь перекатная. Ничего, мол, не получили в прошлом году, ничего и опять не получим. Все отберут, Советская власть обманывает народ. Будет голод, вымрут и старики и детишки, малые ребята…» Подтверждаете, Еремей Бирюк?
Тут Еремей вдруг поднял белую голову, глаза его заблестели, он привстал, расправил плечи и тихо заговорил, переминая в руках кепку, и, словно бы вспоминая слова:
-А рази ж… не так, Гриша? А? От… ответствуй! Я ж тебя с мальства знаю… Не чужие! Платить же… не успеваем в колхозе! То самообложение… Плати, мужик! То заем… Опять плати! Голые да голодные ходим! Мы всей коммуной, кады твоих, Гриня, детишков да баб…, -тут он запнулся, осекшись, но тут же продолжал, – брали в двадцать втором годе… Да к… Знали, што прокормим-то! И своих, и… твоих. И еще которых… И сберегли! А теперя… колхозник и своим не знаеть, чего в рот положить… В школу, и то не в чем отправить, ни обуть, ни одеть… Где кизяка, дров взять…
Гришка уже стоял рядом, сверху пристально всматриваясь в серое лицо старика. Тот замолчал, втянул голову в подрагивающие плечи, опустил глаза, часто моргая белесыми ресницами.
-Ты меня, дядя Еремей, тут не агитируй и на жалость не дави… Болтать лишнее не надо было..!
Он умолк на полуслове, его голос стал тише и мягче:
-Ну… А за то, што было, што моих родных спасли – спасибо. И я не позабыл ничево. Я для тебя, дурилку старово, такое обвинительное хочу сделать, што б… Хотя бы лет на пяток потянуло. А ты все кобенишься. Под расстрельную захотел?! Подпиши лучше теперь, завтра будеть другой следователь… У нево ты еще и не то подпишешь! На всю катушку себе!..
Старик сел, сдвинул поплотнее ноги в разношенных сапогах и проговорил твердо, глядя перед собой невидящими глазами:
-А я, Гриня, смерти не боюся… На кой мене… жизня нужна? Я свое отжил. Сынков…, -он шумно зашмыгал носом, – усех троих война проклятая забрала… Снохи – те бабы молодые, втемяшные… Они и сами внуков подымуть. А я теперя тока лишний рот…, так…, тягость, а не… тягло.
-Так вот и ошибаешься, дядя Еремей, пожить-то тебе еще и не помешаеть, – Григорий отвернулся, прошелся по комнате, -твоево Николая… В общем, он нам попался, еще в двадцать восьмом году, в банде он… Маслака был. Сидить, восемь лет дали. Бог даст, вернется. Бояркин!
В кабинет тут же вошел конвойный с сонным мятым лицом.
-Хорошо. На первый раз хватит. Гражданин Бирюк, подписывайте протокол допроса!
Еремей взял перо, долго не мог совладать с трясущейся рукой, пока не макнул в чернильницу. По-стариковски щурясь, всмотрелся в лицо Григория, коротко черкнул подпись.