Красное каление. Книга первая. Волчье время - стр. 8
Сколько последних, наполненных болью, горем и безысходностью, прощальных, коротеньких солдатских писем написала она за те два года долгими ночами, дежуря в палате!
Поднявшееся над искрящейся белой равниной огромное степное солнце уже висело в зените, когда она вышла, чтобы набрать снега. Вокруг стояла полная тишина. Повсюду, куда ни глянь, холодный белый горизонт незаметно уходит в такое же белое бескрайнее небо. Тоска! Кажется, что она одна на всем белом свете! Но Господь милостив. Забрав у нее и отца и старого Игната, спасшего от смерти ее саму, послал Он ей эту живую душу, пока еще живую, и Ольга, еще не веря своему счастью, просит Господа дать ей силы и терпения… И не забирать его.
Она решила попробовать извлечь пулю, пока он в забытьи, ибо хорошо знала, как в таких случаях опасно промедление. От пленных австрийцев, живших во время войны на зимовнике в работниках, в хозяйстве у Игната оставались и кое-какие хирургические инструменты, заботливо сложенные им в особом ящичке. Однажды, когда Ольга рассказала старику о своей работе в госпитале, тот, удовлетворенно кивая головой и таинственно улыбаясь, достал из сундучка и развернул перед ней в чистой тряпице несколько самых необходимых вещей: скальпели, ланцет, пинцеты, зажимы, иглы и шелковую катушку:
– Время – то ныне неспокойное, душечка, авось, пригодится…
Она закипятила воду, прокалила на огне инструменты. Приготовила тампоны, йод. И, едва взялась за его плечо, чтобы перевернуть на живот, он застонал и открыл красные, воспаленные глаза. По высокому, покрытому крупными каплями пота, лбу легла глубокая морщина, он с трудом перевел красные глаза в ее сторону:
– Где… Где я ?.. В-вы кто ?– и глубоко, хрипло закашлялся.
– Прошу Вас… Вам нельзя разговаривать… Вы в безопасности, но Вы… Вы тяжело ранены,– она незаметным движением ладони отвела со своего лба прядь волос, выбившуюся из-под косынки, – надо будет потерпеть, пуля сидит неглубоко и…
-А-а-а, – он полуприкрыл глаза, на глубоком выдохе пробормотав что-то невнятное, и Ольге показалось, что раненый снова провалился в забытье. Через минуту, когда она принялась вытирать его мокрый лоб, он вдруг левой здоровой рукой взялся за ее запястье:
– Пи-ить, дайте… Мне пить дайте же. Я… Я чувствую… ее. Тащите, раз собра-лись… Только… – он опять закашлялся, – какую-нибудь… Мне хотя бы палку, что-ли… В зубы. Мы так делали, на фронте. Спиртику бы… – и он попытался было перевернуться, но резкая, полоснувшая через весь правый бок боль, вырвала из его груди протяжный стон.
…Пуля со смазанным носиком звонко ударилась о дно медной чашки.
Он бессильно уронил голову. Зашивая рану, Ольга увидела побелевший от времени рваный рубец пониже правой лопатки. Единственная новая простыня, когда-то загодя прибереженная старым Игнатом для своего смертного одра, пошла теперь на бинты.
« Не для проклятой смерти. Для жизни пригодилась, для жизни…» – усмехнулась про себя Ольга и удивилась сама себе, так легко и спокойно ей стало вдруг! Первый раз вынула пулю. И так просто все… Ведь если бы там, в московском госпитале, попросили бы ее прооперировать, да еще вот в таких условиях… Хотя фронтовики и не раз рассказывали, какие иногда чудеса вытворяли сестры милосердия, выполняя свой долг там, на войне, на какие жертвы порой шли…