КРАСНОЕ КАЛЕНИЕ Черный ворон, я не твой! - стр. 32
На Рождество, в лютые морозы и при сильном восточном ветре на дальних подступах, на крутых высотах близ станции Персияновская завязались первые ожесточенные бои за Новочеркасск.
Эти высоты являлись последним естественным рубежом перед богатой и беспечной столицей белого донского казачества. И стояли на их обороне отборные белоказачьи войска.
Комсвокор – два обвел долгим задумчивым взглядом белую равнину, сверкающую до боли в глазах на крепком морозце выпавшим ночью обильным снегом. С только что захваченного колпаковской разведкой холма, откуда ночью было сбито боевое охранение вражеских пластунов, открывался отличный обзор на все прилегающие окрестности. Впереди белой широкой горой виделась высота 403, занятая пластунами Донской армии и у подножия которой строились, паруя на крепком морозе, густые полки вражеской конницы. Второй Сводный и бригада имени Блинова на рысях подтягивались сзади и быстро разворачивались для атаки в белой туманной низине, пока еще невидимые для противника. За ними Думенко поставил Донскую и Горскую бригады для атаки высоты в случае, если конница погонит кавалерию Сидорина. В случае же отхода своих конников, эти бригады пулеметным огнем должны были встретить преследующую их казачью лаву. И даже если бы и они не сдержали атаку вражеской конницы, за боевыми порядками думенковских бригад встали в глухую оборону две пехотные дивизии с артиллерией на прямой наводке и отдельная бригада.
Спина Панорамы, думенковской кобылы, мелко подрагивая, стала покрываться белым пушистым инеем и Гришка заботливо накинул на нее попону, бережно вынув ее из подсумка на своем седле.
– А где ж ее попона? – пробормотал Мокеич, думая о чем-то своем и не оборачиваясь.
– Так ить… сушатся, все три, Мокеич! Не успевают за тобой, ты нынче больше носишься, чем стоишь…
– Молодец, благодарю за заботу…, – не отрывая глаз от окуляров бинокля, тихо и устало проговорил Комсвокор, – только примета это плохая, Гриша. Свою попонку отдавать… Береги нынче Воронка.
Тем временем, в колышущихся густых рядах кавалерии белых взметнулись знамена, сверкнув на январском солнце золотыми наконечниками. Думенко тут же послал вестового к Наштакору Абрамову с приказом корпусу и бригаде блиновцев атаковать противника немедленно.
С мутного январского неба, низкого и бесприютного, вдруг посыпался мелкий колючий снег. Казачьи корпуса тут же скрылись в мутном белом мареве и только сверкающее золото развернутых знамен блестело над их рядами.
… – Ну што, Григорий, окропим нынче этот молодой снежок? Винцом… Молодым да красненьким?.. Не соврали колпаковские … Не соврали. Вот они, голубчики, рядком стоять. Под парами стоять, небось драпать собрались… Ну и… Спасибо тебе, Сидорин за такой подарочек!.. Вот што, Григорий.
Думенко деловито оторвал глаза от окуляров бинокля и, продолжая настороженно всматриваться в белую низину, раскинувшуюся у подножия только что взятой высотки и упиравшуюся вдалеке в железнодорожную станцию с едва различимым в сыпящемся с неба мелком снежном мареве зданием вокзала:
– Скачи-ка ты, Гриша, немедленно к партизанам. Пускай они… Надо им взять вот этот хуторок… – он на весу развернул карту-пятиверстку, – Жирно-Яновку. Там на станции, во-от она, Нор-кинская, – он ткнул карандашом в точку на карте, – надо немедленно взорвать пути!.. Иначе сбегут уже почти наши бронепоезда! Запомнил, кузнец? Пулей лети!