Красная точка - стр. 5
Мне нравится говорить коллегам по редакции, что живу я на два города. Но это не совсем так – дома, у родителей, я бываю реже, чем хотелось бы. Подолгу, но всего два раза в год. Два месяца зимой и два летом. Роман из этого не напишешь. Нужно попытаться вернуться.
Писать следует о том, что хорошо знаешь. Например, о себе. Надоели искусственные конструкции, похожие на шахматы: они больше не работают. Их тяговая сила иссякла, и они больше не способны увлечь людей, закаленных жизнью настолько, что все, что неправда, кажется пресным.
С другой стороны, как теперь писать искренне, но интересно и чтобы, желательно, не напрямую? Лучше всего получается описывать то, что ближе лежит. Нужно исхитриться и придумать сюжет, требующий как можно меньше фантазии. Тогда тебе точно поверят. Тогда меньше шансов для фальши.
Несколько лет я думал «корневую метафору», способную обобщить все текстовые уровни в единое целое. «Несколько лет» – еще мягко сказано: всю сознательную жизнь ищешь структуру своей главной книги, способной объять необъятное. Ходишь, работаешь, общаешься, но где-то внутри, во глубине уральских руд, идет подспудная работа. Совсем как у Менделеева, которому таблица химических элементов однажды взяла да приснилась. Вот и я постоянно надеюсь на это «однажды». Если задание задано, то когда-нибудь выпадет результат. Как шар в «Спортлото» из телепередачи советского детства.
Найти формулу главной книги мне помогла Москва. Точнее, ее суета. Еще точнее, реакция на суету. Она заставляет дистанцироваться от столичных скоростей и впасть в ступор. Москвичам этого не понять: у них лишь одна жизнь. А вот у тех, кто переехал сюда когда-то, – две или даже больше. Кому как повезло.
Все чаще и чаще стал я ловить себя на жизни в двух мирах. В двух параллельных измерениях. Спешишь к метро и вдруг ловишь себя на том, что мысленно идешь не по Ленинградке, но по чердачинской улице Воровского – от бывшего кинотеатра «Урал» и Первой бани с водонапорной башней в сторону областной больницы, где мама лежала. Пространства дублируются до тихой прозрачности, будто бы накладываясь друг на друга, точно в контурных картах из школьного курса истории. Едешь по Мытной, от Октябрьской к Тульской, и неожиданно для себя, внутренним взором, оказываешься возле площади Революции, где есть точно такой же изгиб поворота на улицу Пушкина. Где точно так же уходит в сторону перпендикуляр, где, боком, длится точно такой же сквер. Кажется, у немецких романтиков такие флешбеки назывались «побегом». Однако я не романтик и даже не немец.
Между тем симптом нарастает. Начинает эволюционировать. Территории наложения множатся, накрывая весь город. Совсем как любая программка, выпущенная из Центра управления на волю и потерявшая контроль над собой.
Еще до моего рождения эта улица на Северке называлась Просторная. Только потом, в «годы застоя», ее переименовали в Куйбышева – ряд прямоугольных пятиэтажных микрорайонов («коробок»). Мне это кажется важным, хотя прожили мы там совсем немного – 16 лет. Всю мою школу и университет (плюс армия). Первая любовь (как и вторая) случились тоже здесь. Вроде ничего особенного, обычная жизнь, но именно это место и эта квартира на Куйбышева стали мне сниться чаще всего. С какой-то странной настойчивостью преследовать память. Воровского и площадь Революции отступили в тень – отныне все мое умозрение связано лишь с бывшей Просторной.