Красная книга - стр. 17

"Конечно, о тебе любимая…" – шептал я не сводя глаз с раскалённого до красна металла.

"А скажи мне что-нибудь хорошее…" – просила она, приматывая к моему животу таз с крысой.

"Самое хорошее, что со мной случилось в жизни – это ты." – отвечал я, чувствуя, как впиваются крысиные когти в мою кожу.

Меня так воспитали. Желание женщины – всё, моё – ничего.

Так было до тех пор, пока я не сказал это слово сам, добровольно и с большим желанием произнести его вслух.

Не спрашивайте "Ты меня любишь?", даже если под рукой нет пыточных инструментов. "Я тебя люблю" не может быть ответом на вопрос.

Привет, Ромашка, моя новая официантка, ребёнок в конопушках, смешливый и невинный. Как оно, работать Красной Шапочке в лесу, полном страшных и пьяных волков?

Из-за барной стойки девучку было едва видно. Она хлопала наивными серыми глазищами, а ветерок с моря шевелил рыжее облако над её головой.

"Знакомься: Маша, твоя новая официантка" – крикнул наш шофёр Лёха Троцкий, разгружая сумки.

"Здрасьте!" – расплылась в улыбке Маша.

"Здрасьте-здрасьте…" – с сомнением ответил я. Как такого ребёнка выпускать к нашей, мягко скажем, разной публике?..

Вопреки моим опасениям, никаких проблем не возникло. Маша носилась по залу с полными подносами, пританцовывая и сияя. В первый же день она сорвала бурные аплодисменты в зале, станцевав на бегу под Земфировские "Ромашки". Я, погружённый в изготовление десертов, всё пропустил. Услышав, что в зале хлопают, я поднял голову и увидел только, как Маша с пустым подносом в руке опускается в картинном реверансе, благодаря зрителей.

"Обожаю "Ромашки"" – бросила она, пролетая мимо меня на кухню.

Так и было. У Маши был плеер "Sony" и там постоянно крутился диск "Земфиры". Танцевала она постоянно, и сидя, и на бегу. Может, и во сне, но я не видел. Физически непростая работа официантки в летнем пляжном баре, казалось, её вообще не утомляла. Свежим ветерком она пролетала по залу, заражая всех своей радостью. Очаровательный смешливый ребёнок с ослепительной улыбкой и конопушками на чуть вздёрнутом носике. Ну кто мог бы её обидеть?

Из-за постоянно заткнутых ушей докричаться до неё было невозможно. Как-то она вытанцовывала посреди ещё пустого бара, подпевая любимым "Ромашкам". Я кричал: "Маша! Маша!" – ноль внимания. Подошёл сзади, сорвал наушники:

"Слышь, Ромашка, отзываться надо, когда бармен зовёт!"

Больше Машей её никто не звал. Только Ромашкой

Тяжёлый выдался день. Не то, что полная посадка – на руках друг у друга сидели. Пьяные, трудные, перевозбуждённые. Смена обещала быть долгой. Я видел, что основная отдача в зал идёт крепким алкоголем. Танцы на пятачке перед стойкой диджея быстро сходили на нет. Последние тела с остатками сознания, крепко обхватывая друг друга за различные участки спины, совершали хаотичные па с уменьшающейся амплитудой. Кто-то пускал пузыри, уронив голову в тарелку, кто-то орал, кто-то взывал к уважению. Особенно неприятным фактом было то, что охранников в баре не было.

Ромашка обслуживала столик с группой молодых парней. Её улыбка все так же сияла, но уже не пробивалась сквозь плотный алкогольный угар и никого не трогала. Вдруг краем глаза я заметил резкое движение. Ромашка, чуть согнувшись вперёд, что-то прокричала развалившемуся на стуле клиенту. Тот пальцем ковырялся в зубах, презрительно сплёвывая. Она залетела за стойку, глаза горят яростью, руки сжаты в кулаки.