Красная чума - стр. 13
«Такова была парадоксальность ситуации в царской России: находиться в оппозиции к правительству было гораздо безопасней, чем в оппозиции к "либеральному" общественному мнению» [38] (с. 9).
А ведь и действительно – что скрывалось за столь самоубийственным поступком? Ведь таким образом Есенин не только закрывал себе вход в великосветские модные салоны, но и всякую возможность быть где-либо напечатанным! Он становился изгоем. И обрекал себя на это добровольно.
А ответ на эту загадку, столько лет, казалось бы, неразрешимую, достаточно прост: да надоело ему фиглярствовать перед этим классом кровососов, давно уподобившемуся свинье у дуба. Он прекрасно понимал, что все эти пирующие за счет разграбления его Отечества черви подгрызают именно тот самый сук, на котором сами же и сидят. Потому никакого будущего за ними Есенин и не видел.
Но единственной силой, которая лишь одна на тот момент являлась русской, была власть Православного Царя, которую он, как истинный патриот своего Отечества, и обязан был в трудную минуту поддержать. Потому Есенин и оказался во дворце. Потому и не побоялся стать изгоем. Ведь во всей этой толстопузой своре дармоедов, называвшейся русскими литераторами, он все равно был чужой. И они ему были чужие. Потому и поддержал Есенин именно ту власть, которая лишь одна представляла собою Православие на Земле Русской.
Однако же силы были слишком не равны и подгрызшие сук черви могли теперь умереть только лишь с ним самим. Потому и свершилась практически без помех эта самая «бескровная» (бес-кровная – то есть кровно родственная бесам), которая, однако ж, ко всему прочему открыла собою возможность к возобновлению творчества Есенина:
«До революции, чтобы "выгнать из литературы" любого "отступника", достаточно было двух-трех звонков "папы" Милюкова, министра, и на всех остальных, недавних вершителей литературных судеб, превратившихся в сановников "великой, бескровной", Есенину, как говорится, было "плевать с высокого дерева". Ему было прекрасно известно, что "настоящие люди" сидят не в министерствах Временного правительства, а на даче Дурново, в особняке Кшесинской, в "совете рабочих, крестьянских и солдатских депутатов"…» [34]