Красавиц мертвых локоны златые - стр. 21
За спиной Доггера я по-маньячески ухмыльнулась и сделала вид, что стреляю ему в лоб, сложив пистолетом указательный и большой пальцы. Он улыбнулся с таким видом, будто мы давно потерявшиеся близнецы, разлученные в колыбели.
– А теперь, Доггер, девиз на латыни. Ты обещал.
– Mortuis quies vivis salus, – сказал Доггер. – В грубом переводе это означает: Безопасный отдых для живых мертвецов.
Я широко распахнула глаза.
– Вампиры? – выдохнула я, оглядываясь в сторонах, чтобы убедиться, что из-за ближайших надгробий на нас не бросятся никакие привидения или волосатые чудовища.
– Не совсем, – возразил Доггер. – Хотя это было бы чрезвычайно увлекательно, не так ли?
Я молча кивнула.
– В отличие от другой неуместной школьной попытки, уверен, эта фраза означает, что мертвецы, покоящиеся в безопасности, остаются живыми в памяти.
– Надеюсь, что так, – заметила я.
Через пару секунд я поймала себя на том, что насвистываю «Реквием» Моцарта.
Просто так.
«Реквием» Моцарта – мое любимое произведение. Отличная музыка, чтобы ставить ее на патефоне, когда ты лежишь в кровати, закрыв глаза, вытянувшись, медленно дыша и аккуратно сложив руки на груди, и готовишься отойти ко сну. Не хватает только лилии.
Прочие домочадцы Букшоу не очень любили эту пьесу. Похоронная месса по вечерам может вгонять в расстройство тех, кому неуютно в присутствии мертвецов и кто не обладает стойкостью характера Флавии де Люс.
Даффи одно время пыталась выводить меня из этого настроения, отпуская шуточки насчет носа Вольфганга Амадея и намекая на скудно одетых красоток, которых американцы любили рисовать на носах самолетов.
Фели, слишком уважающая музыку, чтобы отпускать дешевые шутки о композиторах, прицельно бомбила граммофон.
– Как можно использовать для рекламы собаку, слушающую, как игла бегает по дорожке? Музыкальные записи причиняют боль собачьим ушам. Их диапазон слуха намного шире, чем у человека. Жестокое обращение с животными, вот что это такое.
Я попыталась обратить ее внимание на то, что у нас нет собаки, но Фели не поддалась.
Нам приходится нелегко, тем, кто обожает смерть.
Сейчас мы с Доггером приближались к той секции кладбища, где похоронили мадам Кастельнуово.
– Вот тут, – сказала я, тыкая в нарисованную карту. – Участок 124.
Найти могилу оказалось нетрудно: холмик с цветами месячной давности посреди более старых могил.
Двое рабочих сражались с красивым гранитным надгробием, пытаясь установить его на место. Пустая деревянная тележка лежала на боку.
– Доброе утро, джентльмены, – поздоровался Доггер, приподняв шляпу. – Отличнейший образчик триасового мрамора. Альмерия, Андалузский полуостров в Испании, если не ошибаюсь.
Рабочие отложили инструменты и уставились на него.
– Позвольте мне предположить, – продолжил Доггер, – что он из деревушки Макаэль. Да, я уверен, нигде в мире нет такого белого мрамора, как тот, что добывают в Макаэле. Я прав?
И он улыбнулся им.
Тот, что меньше ростом, явно главный, встал с колен и снял перчатку.
– Вы бывали в Макаэле, сеньор? – спросил он с заметным акцентом, сдавив ладонь Доггера. – Моя матушка до сих пор там живет, в Макаэле.
Доггер улыбнулся той улыбкой, которая заставляет человека чувствовать, как будто на его вопрос уже ответили, хотя ничего подобного не было, и спросил, склонив голову: