Крах тирана - стр. 51
– Мне это не впервой.
Они удивленно защелкали языками и стали говорить с Мусой-Гаджи уважительнее.
– Ты – смелый человек…
– В этот раз я просто защищал свою жизнь, – сказал Муса-Гаджи.
– Так, говоришь, везешь это в подарок хану? – все еще не верил старший.
– Да, – ответил Муса-Гаджи, – если великий хан соизволит принять мой скромный дар.
– Посмотрим, – почесал бороду каджар. – Пока что мы видели от ваших людей другие подарки – пули да стрелы.
– И сабли с кинжалами, – добавил его подчиненный.
– Но и вы не с миром пожаловали, – не удержался Муса-Гаджи.
– Он смеет нас упрекать! – заорал еще один из всадников, поднимая саблю.
– Я только хотел сказать, что люди сначала воюют, а после склоняются к миру, – спокойно ответил Муса-Гаджи.
– Не пора ли снять эту болтливую голову? – размахивали саблями всадники.
– А шкуру мы и сами можем подарить!
– И останетесь без своих голов, когда откроется, что не вы убили этого леопарда, – остудил пыл подчиненных старший, затем снова почесал бороду, размышляя, как быть. – Наш господин любит охоту. Надо его порадовать…
И каджары, окружив Мусу-Гаджи, двинулись с ним к ставке Ибрагим-хана.
Узнав, в чем дело, караульные доложили начальнику стражи, и тот поспешил к визирю. Прошло немало времени, пока чиновники двора донесли новость до самого хана и получили его милостивое соизволение привести к нему нежданного дарителя.
Ворота, наконец, открылись, и Мусу-Гаджи пропустили внутрь. Здесь ему велели спешиться, снять оружие и наскоро обыскали. Шкуру леопарда тоже внимательно осмотрели, потрогали еще торчавшие из лап когти, подергали длинные усы убитого зверя, прощупали длинный хвост, и только затем двое слуг расправили шкуру на огромном серебряном подносе, чтобы подарок выглядел как подобает.
Вдоль устланной коврами дорожки от ворот до шатра стояли гвардейцы хана в дорогих доспехах и с богато украшенным оружием. Впереди шел визирь наместника, за ним, поглядывая по сторонам и стараясь все запомнить, шел Муса-Гаджи. Следом слуги несли поднос с леопардовой шкурой.
Черный шатер Ибрагим-хана оказался из блестящего атласа и стоял на украшенных затейливой резьбой опорах. На флаге, реявшем над шатром, был изображен лев с мечом в лучах восходящего солнца. Конец древка был сделан в виде серебряной руки, которую каджары называли рукой Али.
Внутри шатра царило изысканное великолепие. Горело множество изящных светильников, сияли зеркала и драгоценная посуда. В глубине стоял еще один небольшой шатер из парчи, внутри которого помещалась золоченая тахта с высокой спинкой. На этом подобии трона, опершись на подушки, возлежал Ибрагим-хан.
Его окружали телохранители с обнаженными саблями, астрологи с льстивыми лицами, секретарь, письмоводитель и прочие придворные. По сторонам сидели музыканты, наигрывая тихие, умиротворяющие мелодии, и стояли, ожидая приказаний, красивые юноши-слуги.
Воздух был пропитан благовониями, которые тлели на специальных подставках, и утонченными ароматами кальянов.
Войдя в шатер, визирь упал на колени, поцеловал ковер и пополз к своему господину, пока тот не велел ему:
– Встань и говори.
– О мой повелитель!..
Визирь, собираясь сделать доклад, обернулся на Мусу-Гаджи и замер от изумления. Тот и не думал падать на колени, а тем более – целовать ковер и ползти к стопах шаха.