Краденое счастье - стр. 12
«Любовь моя!» – прошептала Люба.
«Любовь, ты – слепа! – трагически предупредила коляска. – Давай быстрее слезать да убираться отсюда. Еще свалиться не хватало, детали переломать. – Внезапно коляску осенила другая, еще более кошмарная догадка. – Что обо мне люди подумают? – драматическим голосом произнесла она. – «Что это у вас с колесом?» – «Сломала, когда с джипа слезала». Ой, мама родная, стыд какой!»
«Это он! Он!» – не слушая коляску, прошептала Люба.
«Маньяк?» – нарочно ужаснулась коляска, делая вид, что не понимает, о чем говорит ее бедная девочка.
«Прекрати!» – пробормотала Люба.
«Девушка, у вас телефон есть?» – неожиданно спросил джип коляску.
«Какая я тебе девушка?» – возмущенно откликнулась коляска.
«Замужем, что ли?»
«Вдова», – отмахнулась коляска.
«Затрахала небось мужа до смерти?» – подмигнул джип.
Коляска задохнулась от возмущения.
«Любушка, рассуди ты сама логически: может джип полюбить инвалидную коляску? Не может. Значит – маньяк», – поделилась с девушкой коляска и в ужасе закатила глаза.
«Может, прокатимся?» – не отставал джип.
«Оставьте меня в покое», – высоким голосом потребовала коляска.
«Во дает! Сама залезла и сама: оставьте в покое! Сколько в час берешь?»
«Вы меня с кем-то спутали! Я – не такси, – испуганно гневалась коляска и голосила Любе: – Сама подумай: мы с тобой девушки простые, мы для них, джипов, тьфу – пыль под колесами. Изъездит он тебя, Люба, искалечит, и вся любовь».
«Куда уж меня больше калечить? – отрешенно прошептала Люба. – Я чувствую, он – очень хороший человек».
И встрепенулась, просияв.
– Рак! Значит, ваша стихия – вода?
– Рыба, – небрежно процедил Николай, которому очень хотелось похвастаться хоть перед кем-то. – Вода лет десять, еще при Юсифе-бакинце устаканилась. В воде давно полный порядок наведен: кто из какой водопроводной трубы берет, в какую тару разливает, лечебные свойства опять же утвердили, сертифицировали.
Фамилия Николая была Аджипов. Но в пейджерных сообщениях в лихие 90-е, а позже в эсэмэсках, он подписывался Джип, за что в среде коллег и оппоментов, в смысле оппонентов, за ним утвердилась кличка Коля Запорожец. Запорожец, как и его джип, был с Волги. Только джип – из Ульяновска, а Николай – с Жигулей. Родители Николая работали в Жигулях в санатории, мать – кладовщицей, а отец – шофером. Именно отцу Николай был обязан всем лучшим, что было в нем: любовью к порядку и добротой.
– Нет порядка! – сокрушался отец, поднимая на вилке кусок печени в сметане, давеча стоявшей в меню лечебного питания санатория. – Попробовала бы ты эту печенку при Сталине унести! Потому что порядок был!
– А я что говорю? – соглашалась мать. – А главные-то заворуины – кто?
– Начальство, известно кто, – с удовольствием крякал отец. – Где ты банку печенки семье, ребенку вон, унесла – все одно ее отдыхающие не доели, там начальство шиферу два грузовика спионерит. И путевой лист выпишут, все чин чинарем, вроде как и не ворованное, вези, Аджипов…
Отец возмущено бросил вилку:
– Да будет ли хоть порядок когда?!
– Откудова ему быть-то? Тут возьмешь от нужды одну простыню несчастную. А главврач пять одеял верблюжьих новых спишет в свой карман и хоть бы хны.
– Если не все, а понемножку, то это не воровство, а дележка, – с сарказмом осудил воровскую натуру главврача отец. Мать заколыхалась.