Кот Василий - стр. 13
Словно маленькие солнца. Так странно. На таком детском личике такие звезды. Обжигают до самого нутра.
– Как ваши дела? – девчонка решила поддержать светский разговор, – я думала, вы переехали, давно не видно было вас.
– Я в командировке был, полгода.
Пухлые губки сложились в удивленное «О», глаза расширились, прочно занимая пол лица, Василий перестал дышать, не в силах отвести жадный взгляд.
– Там? – голос дрогнул.
– Да, неделю как вернулся.
– Тяжелая командировка?
Настороженность из глаз исчезла, девочка качнулась ближе, совершенно неосознанно, чисто по-женски, сочувствуя. Жалея.
Василий на секунду позволил себе вспомнить глаза Корня перед тем, как тот зашел в дом, легко выставив хлипкую дверь ногой, и тишину, мертвую тишину. Скрип деревянного пола, прогибающегося под его весом в полной амуниции, неясный хрип в дальней комнате.
И лужу крови, у самого порога. И сидящего в ней чумазого мальчишку примерно десяти лет. Нож, торчащий из горла Корня, уже не хрипящего. Улыбку мальчишки. Щелчок кольца гранаты.
И звон в ушах, сменивший тишину.
Поборов нестерпимое желание достать бутылку, убранную во внутренний карман куртки, он ничего не ответил девчонке.
Просто сделал шаг вперед, заставив ее отступить к стене, упер руки с двух сторон от ее лица, наклонился и глубоко, с огромным удовольствием вдохнул ее запах.
Тот, который он помнил. Помнил гораздо лучше, чем цвет глаз. Помнил на каком-то внутреннем, глубинном уровне, до дрожи, до стона, до трясущихся ног и рук.
Она ведь ничего, ничего не понимает.
Она маленькая, совсем маленькая. Ребенок.
Чего же он творит-то?
Что происходит?
– Знаешь, – он пытался отстраниться, боролся с собой, держался, – знаешь… Все это время. Все эти гребанные полгода. Шесть поганых месяцев. Я вспоминал, как целовал тебя здесь.
Она не шевелилась, только ладошки, в протестующем жесте упершиеся в его плечи, напряглись и сжались.
Василий дышал и не мог надышаться, пьянея все больше и больше, кайфуя от ее запаха, от близости дрожащего теплого тела, от прерывистого неровного дыхания.
– Нахера я это сделал, а? Нахера я вообще все это…?
Хотелось дотронуться, прикоснуться, опять почувствовать то, что тактильно помнилось все это время.
Князь себя перестал понимать уже давно. Примерно тогда, когда сдуру, исключительно сдуру, прижал школьницу в лифте, как маньяк.
Спору нет, она, конечно, самая развратная мечта педофила, в этом своем коротком детском платьишке, тяжеленных ботинках и с размазанной по губам яркой помадой.
Еще в клубе тогда не мог оторваться, хорошо, что рожи под маской не видно было. Но ведь это же не повод! Нихера не повод!
Да ничего бы и не было, если б не выбесила его глупостью своей. Слишком часто он видел таких маленьких, и даже гораздо меньше, девочек в разных притонах. И знал, что там с ними делают. И что сами эти девочки делают потом за дозу.
Даже его, прошедшего войну, и видевшего всякое, иногда блевать тянуло. Но она же вроде не похожа. Она же вроде как хорошая девочка. Отличница там, медалистка практически, все такое.
А такие тупости говорит.
Вот и разозлился. Дико разозлился.
А, учитывая, что всю дорогу залипал на ее тонкие ножки в порванных на коленках колготках, залипал, сам от себя скрывая, то и повод дотронуться, наказать за глупость, нашел быстро.