Кот и крысы - стр. 48
– Матвей Ильич! – закричал с порога Левушка. И тут же полез обниматься.
– Уймись, уймись, – попросил Архаров. – Не до нежностей.
– А что это у тебя, сударь мой? – спросил Матвей, тыча пальцем в металлический ободок миниатюры, что так и висела на Левушкиной шее. – Невестой обзавелся?
– Какая там невеста! Из дому сбежала, архаровцы ее ищут. А я думаю, давно она в Петербурге, может, уже и замуж выскочить успела, такие красавицы в девках не засиживаются, – Левушка потянул ленту, вытащил портрет и показал Матвею.
– Ну, я тебе как доктор скажу, коли мазилка не соврал… В девках-то, может, и не засиживаются, да и на земле не заживаются. Легочная болезнь у твоей красавицы. С того такая тощенькая да румяная. Первая же простуда ее надолго уложит.
Федька невольно прислушался.
Легочная болезнь… не к ночи будь помянута!..
Он вдруг затосковал. Не может умереть такая красавица! Не должна! Сам бы за нее костьми лег! И это было бы даже справедливо – он, Федька, уже много бед натворил, ему и пострадать полезно, а ей-то за что?..
Архарову, пока Матвей дулся, а Федька душой на тот свет вместо Вареньки Пуховой просился, доложили, что карета подана.
– А ты, Матвей, возьми-ка накладные зубы и поузнавай по докторам, чья работа, – попросил Архаров.
– Я тебе и сам скажу, что нездешняя. Разве в Петербурге такое мастерят. И то вряд ли.
– Поспрошай, поспрошай!
– Да куда я потащусь – такой? – пробовал было отнекаться Матвей.
– Куда? Сперва с нами поедешь, – решил Архаров. – Докопаться надо – точно ли этот грешник сам себе в рот выстрелил, может, злодеяние.
Левушка, кстати, не имел намерения ехать смотреть на самоубийцу. Федька – тот получил приказ вместе с начальством производить дознание. Левушка приказов не получал – он не был подчиненным Архарова. Да и Матвей до сего дня – тоже, а только иногда выполнял просьбы. Но как-то так образовалось, что в карету они вколотились целой компанией – на заднем сидении Архаров с Левушкой, на переднем Матвей с очень смущенным Черепановым, там же примостился Федька – дождь лил, как из ведра, и сажать его к Сеньке на козлы Архаров не пожелал – у Сеньки для таких случаев епанча чуть ли не просмоленная, выдержит всемирный потоп, а Федька – в одном мундирчике.
Поехали в Замоскворечье. Не езда – горе: дождь лил с утра, улицы поплыли, в иных местах колеса вязли чуть не по ступицу. Это было вечное московское недоразумение – и старожилы охотно показывали места, где прошлой осенью соседская свинья в луже утонула.
Номера оказались не так уж далеко, за Воскресенским храмом, поблизости от старого Кадашевского монетного двора, и Матвей пошутил: знал Черепанов, где селиться.
Черепанов повел наверх, в коридор, куда выходили двери, числом более десяти. У одной сидела на корточках девка, что-то шила.
– Поди, Анютка, – сказал Черепанов. – Вели хозяйке на стол накрыть.
Он большим ключом отпер дверь – и Архаров, войдя, даже не сразу увидел тело, оно лежало на постели и было загорожено стулом.
– Извольте, – сказал дрогнувшим голосом Черепанов.
– Это ты его уложил? – спросил Архаров.
– Он сам лег. Готовился, значит. Ваше сиятельство, я его не убивал…
– Знаю, что не убивал. Ну, с Божьей помощью…
Архаров шагнул к постели, отодвинул стул, на котором висел простой черный кафтан, нагнулся… и выпрямился.