Косвенные улики (сборник) - стр. 12
Я велел ввести Власова. Он вошел, громко стуча деревяшкой, сел на стул и спросил:
– А что, курить не положено?
Я принес из дежурки его «Прибой». Никаких других папирос он не признавал. «Странно… – подумал я, – странно допрашивать человека, о котором знаешь все, до самой последней привычки. Иной раз кажется, что даже и образ мыслей его тебе известен. Смотришь на него и словно видишь, как медленно, неловко ворочаются нехитрые мысли в его голове».
Я начал допрос:
– Скажите, Власов, чем вы занимались вчера в девять часов утра?
Вопреки моему ожиданию он не ухмыльнулся и не подпустил по обыкновению шутку. Арест окончательно протрезвил его, и теперь он сидел прямо, чуть откинув голову назад, смотрел куда-то поверх меня. Отвечал сухо и сдержанно. Ни одного лишнего слова. На мой первый вопрос он ответил так:
– Спал. Проснулся в шесть, покурил, выпил воды из колодца, похолоднее, и снова лег. Потом пошел в магазин похмеляться.
– С кем похмелялись?
– С Федькой и Степкой. Фамилий не знаю.
– Что делали дальше?
– Пил водку. Потом спал на лавочке за магазином. Потом снова пил.
– Откуда у вас деньги?
– От пенсии осталось немного.
– Во сколько вы пили во второй раз.
– Вечерело. Думаю, часов в шесть.
– Что было потом?
– Пошел домой спать.
– Ни с кем не останавливались, не разговаривали? Кто вас видел?
– Да все.
– Кто может подтвердить ваши слова?
– Все и Анька, продавщица в бакалее.
– Во сколько вы пришли домой и что делали дома?
– Пришел в половине седьмого. Точно. Посмотрел на часы, покурил и лег спать до утра.
– Ни разу не просыпались?
– Ни разу. Не имею привычки.
На все мои вопросы он отвечал равнодушно, ровным голосом, спокойно покуривая и не глядя на меня.
Я приказал увести арестованного.
– Ну что скажешь, товарищ Зайцев?
Он пожал плечами.
– Да… Непонятно. А, главное, удивительно спокоен. За весь допрос ни один мускул на лице не дрогнул. Такое впечатление, что ему на все наплевать. У него какая группа инвалидности?
– Первая.
– А с головой все в порядке?
– Психически он нормален, но после контузии у него часто бывают головные боли, припадки. Нервы у него не в порядке.
– Как ты думаешь, – задумчиво спросил Зайцев, – его можно судить, если удастся доказать его виновность?
Я неуверенно пожал плечами.
– А может, вместо колонии его определят в больницу для душевнобольных? Очень просто! Судебно-психиатрическая экспертиза определит, что преступление совершено в невменяемом состоянии и прочая, и прочая… Его, конечно, признают социально опасным и уложат на год-другой в уютную лечебницу, а там подлечат и выпустят. Может такое быть, как по-твоему?
– Вполне может, – подумав, ответил я.
– Поэтому он и спокоен, – заключил Зайцев, – знает, что, если преступление раскроется, это ему ничем серьезным не грозит.
– Может быть, ты и прав, – сказал я, – только все это на него непохоже. И подумай сам, какие у него могли быть счеты с Никитиным? Что им было делить? За что он мог его убить? Нет. Не похоже все это на правду. Знаешь, у меня такое впечатление, что за этим убийством стоят очень серьезные люди, а Власов или использован как пешка, или вообще ни при чем, просто стечение обстоятельств.
– А гильза в колодце? – спросил Зайцев.
– Да в конце концов могли через забор кинуть и нечаянно попасть. А насчет ружья я мог и ошибиться. Я же говорил тебе, что в охотничьих ружьях почти ничего не понимаю. Сроду не был охотником.