Кости. Сказки навьего леса - стр. 35
– Кушать хотите? – растолковала по-своему. – Ба, что ль, покормить забыла?
Васька, натурально фыркнув, подошёл к допотопному радио, пристроившись рядом. Я такие видела только в старых фильмах. Котей уставился на меня, не моргая. Радио неожиданно включилось, кашлянуло, зашипело и вдруг запело. Всего одна фраза, но почему-то казалось, что это своё важное мнение относительно меня высказывал котейшество:
Ах, ты бедная моя трубадурочка-а!
Я плюхнулась на стул, где только что восседал пушистик. С открытым ртом взирала на странную картину.
– Офигеть! Что за фокус? И почему сразу дурочка? – на свой счёт приняла я.
Радио, пошипев, выдало:
Царь Кощей над златом чах-чах-чах,
О еде совсем не думал.
Во дворце во всех печах-чах-чах
Только ветер выл угрюмо.
– Ну да, я была в «Костях»! Так это моя работа на месяц. Этот ко… Кощеев поставил условие… и пусть выполнила я его частично, но он дал добро на практику по профилю моему. А это главное!
Ничего у нас с тобой не получится,
Чувства лучшие сожгли мы дотла.
На ошибках, говорят, люди учатся,
А моя любовь ошибкою-ю-ю была, —
взвыла древняя рухлядь.
– Да какие чувства, – фыркнула я, закусив губу. Васька прищурился, а Яким, до этого статуэткой замерший на жёрдочке, неожиданно недобро каркнул. – Ой, не знаю, что это было. Наваждение какое-то!
Я не искал тебя.
Чувства, как пленники, взаперти.
Только твои глаза
Смогут меня спасти!
– Да не-е, – вздохнула я, сложив руки на столе, положила на них голову. – Это не о Кощееве. Какие чувства? Кобель он, породистый. Как есть – доберман. Это больше было похоже на спустить пар.
Яким вновь возмущённо каркнул, перелетев ко мне поближе, нервно зашагал туда-сюда по столу.
– Ничего не было, – отчего-то захотелось успокоить птицу.
А когда рассветёт – станет всё по местам.
Зло на шкаф заберётся, а Добро по углам.
И чтоб дети ни-ни – заметут все следы.
С сожаленьем вздохнут и друг другу мигнут,
Будут ждать темноты.
– Повторения не будет! – В голосе скользнуло сожаление. – Ночью в «Костях» я больше не появлюсь. Кощеев дал добро на пиар-практику, и работать буду только днём. Так что нечего волноваться.
Ах, ты бедная моя трубадурочка-а, –
запело старую песню радио, резво переключившись:
Я хитёр, я зол и жаден,
Груб жесток и беспощаден,
Хладнокровно действую мечом.
Незнакомы мне сомненья,
Сдал я сердце на храненье,
И не сожалею ни о чём.
– Да-да, – согласилась я с последними строками. Очень похоже на моего шефа.
Утром чахну я над златом.
Днём слоняюсь по палатам.
Скучновато жизнь моя течёт.
Я бессмертен, то есть вечен,
Потому что бессердечен…
– Так, всё. – Я подошла к радио и выдернула шнур питания из розетки. – Клиникой попахивает, разговаривать с животными и радио. Пойдём, зверьё, покормлю вас и буду презентацию готовить.
Васька поднялся, мурлыкнул в сторону Якима, честное слово, как будто приказ отдал, и проплыл мимо меня на кухню, продолжая смотреть, как золотоискатель на огромный слиток, только что найденный в песке. И это было чертовски странно.
Ворон вприпрыжку зашагал за котом.
«О-очень странная компания!»
Что ж, на кухне у бабушки было уютно: именно так, как это бывает только у бабушек! Воспоминания детства наслаивались друг на друга, спеша быть проигранными памятью: вот мы с ней печём куличи, у неё они красивые и ладные. Она делает из теста косички, веточки и цветы, аккуратно надрезая ножом скатанную «колбаску». Прикусив кончик языка, я пытаюсь повторить, но у меня из большой колбаски выходят такие же поменьше. Ба смеётся, берет мои ладошки в свои, ласково нашёптывая, что к тесту надо с уважением и любовью относиться, в мгновение ока исправляет всё безобразие. На моём куличике красуется красивая ромашка. А вот мы фасуем травы, собранные ею по аккуратным, домотканым мешочкам. Сперва я ей помогаю с воодушевлением, но под монотонные рассказы о пользе и вреде травок засыпаю. Единственное, что помню отчётливо: не бывает плохого без хорошего, вреда без пользы, добра без зла, чёрного без белого. Так и травушка-муравушка, здесь полечит, все хвори исцелит, а с другим умыслом или в другой пропорции и жизни лишить может.