Костер Померанца и Миркиной. Эссе, лекций, стихи - стр. 10
Американский монах-траппист Томас Мертон (1915–1968) нашел общий язык с виднейшим представителем дзен-буддизма Дайсэцу Судзуки (1870—1966), которому, в свою очередь, оказался очень близок немецкий мистик Мейстер Экхарт (1260–1328). И если Моншанен был одним из зачинателей христианско-индуистского диалога, то Мертон стал проповедником дзен-католицизма.
Такое религиозно-мистическое течение в иудаизме, как хасидизм, возникшее в первой половине XVIII века среди еврейского населения Волыни, Подолья и Галиции, очень трудно отличить от мистического христианства. Они только внешне далеки друг от друга, но цель жизни человека понимают одинаково – как служение Богу и слияние с Ним. Альтруизм хасидов в его предельной форме выражался словами: «Мое – твое, а твое – твое, таков путь благочестивого». А вот как то же самое звучит у Мейстера Экхарта: «Пока ты желаешь добра для себя более, чем для человека, которого ты никогда не видал, ты поистине неправ и ни на один маленький миг не заглянул в эту простую глубину»27. Аскетический идеал хасида имеет сходство не только с идеалом христианского аскета, но также с идеалом мусульманского суфия и дзен-буддийского монаха. На это обстоятельство указывал Мартин Бубер, посвятивший много лет собиранию хасидских легенд.
На пороге смерти индийский святой Рамакришна (1836–1886) говорил о том, что все книги Священного Писания верны, все религии подобны тропинкам, ведущим к одной общей цели – единому Бесконечному Божеству.
Моншанен, Мертон, Мейстер Экхарт, Бубер, Рамакришна и многие, многие другие – это те духовные реалисты, которые доглядели мир до его бессмертной реальности. Именно туда, в единую глубину, свободную от всех наших домыслов и грез, направлен взгляд Померанца.
Он не раз отмечал, что на вероучительном уровне между различными религиозными системами существуют непреодолимые противоречия. Снять их, скорее всего, невозможно. Великие учителя мудрости говорят на том языке, обращаясь к тому «ларцу или хранилищу духовных обликов»28, который выработала их культура, но зовут все мудрецы к одному, никому не принадлежащему Истоку. Есть некий глубинный Центр, сам источник Жизни, из которого бьют ключом все мистические учения. Это та самая глубина бытия, на которой, как выразился Блаженный Августин, зла нет.
Когда Померанц писал, что ХХI столетие станет эпохой Святого Духа, он имел в виду, что представители разных религий найдут больше точек соприкосновения, чем поводов для разрыва; что Запад и Восток выработают то общее духовное пространство, в котором хватит места всем представлениям о святости, и одна «основная сердечная идея»29 не войдет в противоречие с другой. Делить-то нам на глубине глубин нечего. А если все-таки еще осталось, что делить, то значит, идеи эти зародились не на глубине, а в голове; они еще сырые – утилитарно заземленные, идеологически окрашенные, политически ангажированные, они еще не обожжены огнем глубокого сердца.
Украинский мыслитель Григорий Сковорода призывал копать внутри себя колодец для той воды, которая оросит и твое поле, и соседское. Вода внутреннего колодца не твоя и не соседская. Это Божья вода. Почему-то люди думают, что по этой воде можно писать как по бумаге. И пишут слова «брахманизм», «буддизм», «иудаизм», «христианство», «ислам». Написать-то, конечно, можно, но долго ли эти слова удержатся на Божьей воде? Один брахман спросил Рамакришну, почему тот выбросил знаки брахманского достоинства, и Рамакришна ответил: «Когда буря божественного экстаза охватила мои сердце и душу, она сдула с меня все знаки веры и касты. Если когда-нибудь вы сойдете с ума по Богу, вы поймете меня». Мейстер Экхарт выразил то же самое другими словами: «Лучшее и благороднейшее, к чему можно прийти в этой жизни, это молчать и дать Богу говорить и действовать в тебе»