Космическая опера - стр. 23
«Вряд ли. По какой-то причине она… как бы это выразиться… не то, чтобы проявляет антипатию…»
Мэдок Розвин кивнула: «Женщинам я никогда не нравлюсь, так уж повелось. Почему? Не могу сказать – я, кажется, не флиртую и не пытаюсь привлечь к себе внимание…»
«Потому, что ты – неотразимая красавица, – подвел итог Роджер. – Не могу поверить, что ты согласилась выйти замуж за такого ничем не выдающегося человека, как я».
«Не знаю, что я буду делать, если ты уедешь, – вздохнула Мэдок Розвин. – Наверное, переселюсь в Париж: там у меня остались кое-какие друзья, с ними не соскучишься».
«Я останусь дома – к дьяволу идиотскую экспедицию! – бушевал Роджер. – Мне все равно, пусть они…»
«Нет, Роджер, ты же знаешь – из этого ничего не получится».
«Тогда – назло всем и всему! – ты полетишь со мной, даже если мне придется протащить тебя зайцем!»
«О, Роджер! Ты не посмеешь!»
«Еще как посмею! Я – самый дерзкий нарушитель инструкций богатых старых дур в населенной гуманоидами части Вселенной! И если ты мне не веришь, я сейчас же завалюсь к тебе на квартиру и заставлю тебя поверить!»
«Я тебе верю, Роджер – но что с нами за это сделают?»
«За что?»
«За то, что ты протащишь меня зайцем на корабль».
Роджер колебался: «Ты не шутишь?»
«Нет».
Роджер глубоко вздохнул: «Хорошо, так тому и быть».
5
«Феб» уже два часа находился в космосе. Певцы и оркестранты сгрудились на обзорной палубе, довольно-таки тоскливо глядя на уменьшающуюся Землю. Леди Изабель оставалась у себя в каюте – ходили слухи, что она страдала от космической болезни; справедливость этих слухов подтверждалась частыми посещениями ее каюты корабельным врачом, доктором Шандом.
Адольф Гондар – отныне капитан Гондар – проводил время в рубке управления вместе с Логаном де Апплингом, представительным молодым астронавигатором. Роджера Вула видели в нескольких различных отсеках корабля. Его бледность и чрезвычайную нервозность объясняли приступом космической болезни. Бернард Бикель расхаживал туда-сюда, отвечая на вопросы, успокаивая исполнителей, охваченных тревогой, и в целом поддерживая боевой дух театральной труппы, тогда как сэр Генри Риксон инспектировал оркестровые инструменты; он опасался, что вибрация корабля на взлете могла нанести им ущерб – особенно двум концертным роялям.
Через некоторое время объявили о том, что в салоне впервые подают ленч – само собой, блюда предлагались без церемоний, в товарищеской обстановке, так как салон корабля напоминал не более чем кафетерий скромных размеров. Заметив, что Роджер уже второй раз загружает поднос закусками, буфетчик весело воскликнул: «Вот у кого здоровый аппетит! Того и гляди, поправится!»
Роджер покраснел. «Я проголодался», – торопливо обронил он и скрылся с подносом в руках.
«Обидчивый парень! – заметил буфетчик, обращаясь к ударнику, Джорджу Джеймсону. – Надеюсь, на борту немного таких недотрог».
«Это племянник леди Изабель, – отозвался Джеймсон. – Он у нее постоянно на поводу – неудивительно, что его все раздражает»
«Не пойму, как в нем помещается вся эта жратва, – почесал в затылке буфетчик. – Он не выглядит обжорой».
Когда наступило время ужинать, прожорливость Роджера снова не прошла незаметной. «Смотри-ка! – удивился официант. – Этот тип то и дело выносит поднос из зала! Он что, устроил себе где-нибудь склад провианта?»