Размер шрифта
-
+

Кошка Скрябин и другие - стр. 15

И тогда собрали собрание и стали пенять Грыгоровычу, что вот так сопрут все яйца и у Грыгоровыча будут страусы, а у других не будет. И тогда или пусть он деньги возвращает, или пусть отдаст всем по яйцу. Мол, мы их курам подложим или гусыням или сами сядем, но высидим каждый себе страусенка.

Пока судились-рядились, Витя вдруг приуныл. Стал печален, сонлив, невесел и равнодушен. Самое плохое – перестал бегать, есть и пить. Стоит покачивается, голову на забор повесил, буквально на забор, глаза полузакрыты, ой-е-е-о-о-ой.

– Вить, – нежно заглядывал Грыгоровыч в лицо страусу.

– Вить, а че ты, а Вить? – взволнованно топталась рядом Зина.

И все акционеры Вити и Зины опять гуртом во дворе у Грыгоровыча, ахают, кто-то даже и всплакнул. А в горах, как обычно, дожди – реки разлились, Вишенка оказалась как на острове: вокруг вода, ни света, ни телефонной связи.

– Надо врача, – требуют вкладчики.

– Надо врача, – волнуется Зина.

– А где взять? – в ответ Грыгоровыч.

– На лодке! – решительные инвесторы не отстают.

– А кто согласится? В наше село… На лодке… Страуса лечить…

– Есть у меня знакомая, – буркнул преступный Вася, он, конечно, тут как тут со своим мотоциклетом, – она фельдшером работает, живет тут неподалеку. Одна. Плыть не надо…

– Ветеринар, что ли?

– Да нет, нормальная. И потом, птичий грипп лечила, так что в самый раз!..

– Вези! Только побыстрей!!!

Вася мигом на мотоцикле сгонял, привез – серьезная, кругленькая, губы поджаты.

Подошла к забору, где Витина голова висит, посмотрела внимательно в полуоткрытые глаза:

– Э! Так у него же депрессия! Стресс, видно, какой-то случился

– Как это? – испугались все. – Это что такое за болезнь – депрессия?

– А это, – со знанием дела сказала фельдшерица, – это когда невесело совсем. И все неинтересно.

– Абсолютно все? – переспросили вишенковские.

– Абсолютно.

И все как по команде с сожалением посмотрели на Зину. Мол, что ж ты, а? Супруга, называется! А Зина досадливо схлопнула клюв, мол, ну вот – и тут я виновата!

Опять собрались в бар на совещание.

– Ну что… Витя больной… То есть невеселый, – констатировал Грыгоровыч и, быстро вытряхнув в себя стопку водки, добавил, как точку поставил: – Будем веселить.

– Как?!

– Кто как может! Я, например, могу на баяне. «Гуцулку Ксэню».

– А если кто веселить не умеет? – по-школьному склочно проныл кто-то.

– А если кто не может, того пакет аннулируется. Будем считать, что твой лично Витя пал. То есть сдох. А нашего мы будем радовать, лечить и утешать.

И началось.

Самодеятельные артисты сменяли друг друга у забора Гаврылюка. Во двор не заходили, потому что Зина была резко против и ревновала. А ревнуя, вскакивала с гнезда, догоняла, сильно кусалась, и клацала клювом как крокодил, и еще лягалась больно.

Так вот, все там из кожи вон лезли: кто на сопилке играл, кто песни пел, сам Грыгоровыч на баяне чуть ли не весь день. Тут же Вася-мотоциклист (вроде как ему уже тоже можно, он же докторшу привозил) анекдоты рассказывал лежащей на заборе безрадостной голове страуса Вити Гаврылюка. Школьников привели – хор. Но Витя даже глаза прикрыл и лег. Детей сразу прогнали.

Тогда один Валентинович, завклубом, надел костюм курицы. В Вишенке когда областной драматический выступал, то актеров хорошо принимали и сильно напоили тогда, хотя спектакль был для детей, но собралось все село, все двадцать семь человек с детьми, с престарелыми бабками. Все сельские пришли… И учителя тоже. И актеры все костюмы забыли. В том числе и курицы. Большой, мягкий, желтый. С красным гребешком и красными ногами. Вот. Этот костюм и надел Валентинович. И так пошел. В курице и с портфелем. «Ой, шось сунэ!» – кто-то сказал, приложив ладонь козырьком ко лбу. А уж когда подробно его рассмотрели, Валентиновича, целеустремленного, серьезного, с рожей, торчащей из курицыной головы, и брови кустами, и в красных когтях, и с портфелем, так просто пополам стали складываться от смеха. И тут – что удивительно – и Витя вдруг голову поднял с забора, глаза раскрыл удивленно – этто еще кто такой?! – голова маленькая, небритая, весь худой, а основание большое, страус, что ли? Ага-а-а, соперник! – и с подозрением на Зину:

Страница 15