Короны Ниаксии. Змейка и крылья ночи. Книга первая из дилогии о ночерожденных - стр. 48
Она уже научилась читать по его лицу, но некоторые выражения оставались незнакомыми. Больше десяти лет спустя она будет вспоминать этот разговор, уже зная, что увиденное тогда означало внутренний конфликт – состояние столь редкое, что она еще не умела его определять. Она бесконечное количество раз думала о том вечере и о словах, что отец сказал дальше. О чем он размышлял тогда в молчании, так и осталось неизвестным, и этот вопрос преследовал ее.
Но маленькая девочка еще ничего этого не знала. Она просто ждала.
Наконец король подался вперед в своем кресле и сжал руками колени.
– Для тебя есть один способ однажды стать столь же могущественной, как я.
Девочку охватила надежда.
– Как? – выдохнула она.
Король скривил губы в грустной улыбке.
– Получить дар от богини.
Глава тринадцатая
Смех был низкий и глубокий, резкий и чистый одновременно – спокойный, но властно заполнивший всю комнату. Он был первым, что просочилось в мой одурманенный ум, первым, что прорезало мое затуманенное сознание.
Я перекатилась на бок. Тело запротестовало целой симфонией ощущений, но это было уже ничто по сравнению с тем, что раньше. Поражало отсутствие боли.
Пока я пыталась проморгаться после сна, первое, что я увидела, были крылья: в угольно-черных блестящих перьях теплыми черточками отражался свет фонаря. На ристалище у меня не было времени отдать должное крыльям Райна, но они – как ни бесило меня это признавать – были совершенно великолепны. Ришанские крылья я видела намного реже, чем хиажские, а крылья такого уникального цвета не встречала ни разу: глубокий черный, с лоснящимися проблесками красного, пурпурного и синего.
На кофейном столике сидела Мише, а перед ней на корточках – Райн. Он держал одной рукой ее ногу, наклонившись над ней в глубокой задумчивости, а в другой зажал рулон бинта.
– Мише, я же сказал, не вертись, – досадовал он.
– Слишком долго.
– Две минуты не можешь посидеть спокойно.
Слова были резкими. Но тон, которым Райн их произносил, гораздо мягче – даже нежнее.
Мише испустила страдальческий вздох и поерзала на столике, как нетерпеливый ребенок.
Я поморгала еще, и остальная часть комнаты приобрела четкие очертания. Мы были в гостиной каких-то апартаментов – очень и очень милой, хотя и обставленной по моде примерно двухвековой давности. По стенам были развешаны фонари, горевшие смесью огня и сине-белого света, который мерцал на парчовых обоях причудливым сочетанием тепла и прохлады. Восточную часть комнаты отделяла сплошная стена тяжелых бархатных гардин, – кажется, за ними скрывались большие окна от пола до потолка. Массивная мебель была подобрана гармонично: темное красное дерево или отделанный под мрамор черный сланец и обивка из шелковой парчи. По стилю все это казалось экспонатами из прошлой эпохи, но выглядело новеньким, изготовленным словно вчера.
– Я тебе сказала, все в порядке! Мне это нисколько не помешает… ой! Ой!
Мише спрыгнула со столика с таким волнением, что я уже предвкушала, как она заедет ногой Райну по лицу.
– Мы о чем с тобой только что договорились? – проворчал он, отклоняясь в сторону, но Мише пропустила его слова мимо ушей и понеслась ко мне.
У меня до сих пор кружилась голова, но я постаралась увернуться.
Мише застыла, подняв руки:
– Ой! Прости, пожалуйста! Я знаю – он меня предупредил. Надо медленно. – Неловко хихикнув, она пожала плечами.