Коронная дата Великой Победы. 75-дневная Вахта Памяти в честь 75-летия знаменательной даты - стр. 21

…Понимаешь, Михаил, какая память штука капризная. Ей не прикажешь: это береги, а то забудь. И если откровенно, не самое лучшее порой она сохраняет. Порой я кажусь себе старым австралийцем, который сошёл с ума, потому что, купив себе новый бумеранг, никак не мог отделаться от старого. Я сейчас вспоминаю войну, свою долголетнюю службу – всё-таки почти восемь лет тянул лямку, – как детство. С какой-то светлой печалью вспоминаю. Страшное, горькое, ужасное временем сгладилось, отдалилось и почти скрылось, а Победа осталась, сознание о честно выполненной на фронте работе осталось. Фронтовая дружба всегда при мне, какая-то беззаветная, почти фанатическая верность присяге – тоже со мной. Я, может, не очень складно и точно говорю тебе об этом, тут бы каждое слово взвешивать, обдумывать, но если всё лучшее из моей фронтовой жизни собрать, как-то вычленить или обобщить, то это будут такие высоты, до которых я, пожалуй, в последующей жизни никогда и не поднимался, хотя лодырем не был и трудился не покладая рук.

А память о войне отзывается всегда неожиданно. И потому я смело могу говорить, что она всегда при мне. Когда я вижу кусок хлеба, брошенный на землю, сразу вспоминаю блокаду и своё тогдашнее ощущение, что никогда больше не удастся досыта наесться.

Случается, страх свой на той войне вспоминаю. Никогда не забуду, как под городом Тарту прямо на нашу батарею шли фашистские танки. Шли в лоб. Это нечто другое, чем, скажем, бомбёжка. Километр с небольшим оставалось до них. Вроде бы приличное расстояние, только когда у тебя на глазах стремительно увеличиваются стальные махины, понимаешь, какое это крохотное расстояние – тысяча метров. Сколько лет прошло с той поры, а и сейчас во сне, бывает, вижу: фашисты наступают, а мы зарыты в землю и никто не стреляет. И в поту просыпаюсь. С каждым годом возвращаться в свою фронтовую молодость всё грустнее и тяжелее. Сколько моих фронтовых побратимов уже ушли из жизни…

…Во время войны нам выдавали на самом деле не 100 фронтовых граммов, как об этом все пишут, а 42 грамма спирта, которые мы пополам разводили водой и получалось как бы сто водки. Но что такое здоровому мужику рюмка. И мы всем отделением устраивали очередь, наподобие того, как в трудовых коллективах функционировала так называемая «чёрная» касса. Сегодня весь спирт выпивал один, завтра другой, и так всё отделение проходило через очередь. На поверке, когда вызывали в стельку пьяного солдата, отделенный выкрикивал: «Очередь!» Это командирами воспринималось нормально. Расследовались лишь случаи, когда очередников оказывалось два и больше, то есть, как и в криминале, групповуха преследовалась.

…Я тебе так скажу: проходными ролями в кино никогда не пробавлялся – не было необходимости. Всецело поглощённый работой в цирке, я отвлекался на съёмки лишь в тех случаях, когда мне нравился материал. Конечно, не обходилось без издержек, но в большинстве случаев своей работой в кино я доволен. А снимался у многих режиссёров – Гайдай, Кулиджанов, Бондарчук, Ролан Быков, Тарковский, Герман.

– Нет ли у вас чувства неудовлетворённости тем, что в каких-то ролях не удалось сняться?

– Как сказать. Поначалу, например, я сожалел, что отказался сняться у Столпера в роли Серпилина. А увидел Папанова – Серпилина и понял: я бы так не смог. Была возможность сыграть роль Юры Деточкина в «Берегись автомобиля», ведь это я рассказал Рязанову и Брагинскому такую историю. Не получилось. Не думаю, что без моего участия фильм пострадал. Я даже не в претензии на то, что авторы фильма нигде не обозначили того момента, что идея-то моя. Нет, тщеславие у меня развито слабо. И, может быть, поэтому прихожу к не очень для себя утешительному выводу: на роль Лопатина мне не следовало бы соглашаться…