Королевы бандитов - стр. 33

Минут через двадцать, хотя ей показалось, что времени прошло в два раза больше, они добрались до соседней деревни. Приятель Карема закинул в кузов несколько связок сахарного тростника, потеснив Карема, Гиту и невозмутимого буйвола. Мотор грузовика снова зарокотал; они продолжили путь. Карем вытянул из связки длинный стебель и предложил Гите, но та отказалась. Тогда он сам принялся жевать тростник, высасывая сладкий сок и сплевывая на дорогу жесткие волокна.

Гита невольно попробовала представить его пьяным. Каким он становится под воздействием спиртного – веселым, унылым, беспомощным, буйным, жестоким, любвеобильным? Последнее предположение ее внезапно испугало, и она отвернулась, щурясь на солнце, потому что не могла смотреть, как Карем пальцами снимает с языка тростниковую щепку. И щеки ее в этот момент запылали, конечно же, от жаркого солнца, а не от чего-нибудь там еще. Кожа у Гиты была слишком смуглая, поэтому румянец на ней не проявлялся – в отличие от Салони, которая легко краснела, и сейчас, наверное, впервые в истории Индии женщина возблагодарила судьбу за темный цвет лица.

Лишь когда они приехали в Кохру, Гита снова повернулась к Карему, чтобы договориться, где и через сколько часов они встретятся, чтобы отправиться обратно. Но у Карема были другие планы.

– Идем со мной, – позвал он.

– Что? Нет. У меня тут свои дела.

– Это ненадолго. Заглянем кое к кому, а потом пойдем по твоим делам.

– Если я пойду одна, управлюсь быстрее.

– А куда тебе торопиться? Водитель грузовика вернется за нами не раньше половины шестого.

Когда Гита снова открыла рот, чтобы возразить, Карем вздохнул:

– Гитабен, если хочешь идти за своими покупками одна – иди, пожалуйста, только позволь мне сначала кое-что тебе показать. После можешь делать что хочешь. – Он ущипнул себя за кожу на кадыке: – Слово даю.

Гита тоже вздохнула, сдавшись:

– Ладно. Пошли тогда, покончим с этим поскорее.

Они направились в жилой квартал, а не к ближнему базару, как ожидала Гита, и это ее слегка насторожило. В итоге Карем привел ее к большому двухэтажному особняку с террасой, обнесенной замысловатыми резными перилами. Возле низкой калитки, за которой начиналась обсаженная цветами дорожка к ярко-синей двойной двери дома, на улице играли дети. Гита услышала собачий лай, но самих собак нигде не было видно.

Когда они вошли за калитку, из дома показался мужчина лет сорока пяти и устремился к Карему с распростертыми объятиями. На террасе, обрамленной высоким пышным кустарником, стояли качели с проржавевшими креплениями, но хорошо отполированными железными цепями.

– Карембхай!

Мужчины обнялись, Гита остановилась поодаль. Поверх плеча Карема она видела бледную лысую макушку хозяина дома. Они с Каремом были примерно одного роста, но у незнакомца огромное пузо так натягивало коричневую тенниску, что ткань грозила лопнуть.

– Гитабен, – обернулся Карем, – познакомься с Бада-Бхаем[44].

Бада-Бхай сложил ладони в приветственном жесте, и Гита ответила тем же.

– Твоя старшая сестра? – осведомился он у Карема.

– Нет, подруга, – сказал Карем, а Гита тем временем мысленно пересчитала все свои морщинки и седые волоски. – Она в Кохре по своим делам.

– У нее тоже есть рецепт первоклассной тхарры? – весело поинтересовался Бада-Бхай, провожая гостей в дом.