Королевы бандитов - стр. 28

Карем послушно достал второй пакет.

– Мне правда искренне жаль, Гитабен.

– Да иди ты.

– По крайней мере, Рамеш свое получил. Слепота – тяжкая кара.

Гита оцепенела:

– Что-что?

Карем взглянул на нее и тотчас потупился. Вид у него был, как у человека, которому приходится ступать по сухим веткам в логове спящего льва.

– Что? – невинно повторил он за ней.

– Что ты сказал про слепоту?

– Ничего. Про какую слепоту?

– Ты только что произнес слово «слепота», – медленно процедила сквозь зубы Гита.

– Это был… комплимент. Ну, я имел в виду, что Рамеш, конечно же, был слепой, если решил бросить такую женщину, как ты.

Он лгал. И лгал настолько неумело, что в этом даже была своя прелесть – как будто перед Гитой был злодей, неспособный на обман, или дошколенок в деловом костюме с галстуком. Но у Гиты имелись заботы поважнее, чем разгадывание дурацкого ребуса от Карема – завтра ей предстояло три часа прошагать по жаре до Кохры, чтобы купить крысиного яда. Она выложила на прилавок четыре банкноты по десять рупий.

Карем помотал головой, косясь куда-то в сторону:

– Нет, не надо.

Гита так долго буравила его взглядом, что ему пришлось все же неохотно посмотреть ей в лицо. И тогда она сказала:

– Нет, надо. Не хочу, чтобы ты думал, будто этой подачкой можешь загладить свою вину. Не выйдет.

Дома Гита оставила сандалии у порога и омыла грязные ноги в крошечной душевой кабинке. Вёдра с водой почти опустели, но она решила, что наполнит их завтра. Состояние было необычно нервозное, так что некоторое время Гита мерила шагами единственную комнату, шлепая по полу мокрыми ступнями. Обычно здесь ей было уютно и спокойно – она давно поняла, что принадлежит к тем женщинам, которые не тяготятся одиночеством. Но сейчас Гита места себе не находила и всё бродила туда-обратно, от рабочего стола до кухонного закутка, где она оставила два пакета с тхаррой. На одном взялась было развязывать узел, но так и не стала открывать пакет.

За дверью черного хода во двор у Гиты была старая земляная печь, которой она до сих пор довольно часто пользовалась, поскольку коровьи лепешки, которыми ее можно было растапливать, стоили куда дешевле газа. В правом углу кухонного закутка, у стены, где любила отдыхать вездесущая ящерица – нагло устраивалась там, разинув крошечную пасть, и наблюдала за хозяйкой, Гита собиралась поставить холодильник. Она понемножку откладывала деньги на эту покупку, с тех пор как вступила в группу заемщиц. Как удобно будет готовить сразу на несколько дней вперед и хранить еду про запас! Нередко Гита так погружалась в работу, что забывала о времени, и когда вставала из-за стола, у нее голова начинала кружиться от голода, а готовить в столь поздний час было уже немыслимо, так что приходилось довольствоваться парой заскорузлых бисквитов, чтобы не грохнуться в обморок.

Кроме того, когда у нее будет холодильник, она сможет наконец покупать скоропортящиеся продукты, разные фруктовые соки и маринады в банках – с тем, что целая семья легко съест и выпьет за один день, одинокая женщина не справится. Хлеб у нее перестанет так быстро покрываться плесенью, молоко можно будет хранить дольше, независимо от времени года, и возможно, она даже начнет покупать куриные яйца. При этом Гита хорошо понимала, что наличие холодильника изменит не только уровень ее домашнего комфорта, но и отношение к ней со стороны жителей деревни. Как говорила ее мать, когда слон идет на базар, тысячи собак лают. Гита уже привыкла к презрению соседей, оно утратило остроту и новизну, теперь же ей предстояло пережить очередную волну внимания, вызванную завистью и злобой, а заодно шквал свежих пересудов. Она могла сколько угодно убеждать себя, что ей это безразлично, что она справится, но при мысли о гнусных насмешках со всех сторон у нее сосало под ложечкой.