Королевский аркан - стр. 16
«Удобно, – подумал Гройс. – С другой стороны, ничего исключительного. Может, и стерлась. Может, и впрямь не помнит, кто подсунул таролога».
Он поднялся:
– Пора взглянуть на место, где душа покинула тело.
Левашова проводила его на второй этаж. Здесь, на взгляд Гройса, обстановка была поживее: и натюрморты на стенах, и разнообразный декор в напольных вазах – длинные, как удочки, разноцветные колосья, букет изумрудно-синих перьев, которые в таком количестве наводили на печальные мысли об участи бывшего обладателя.
– Весь персонал живет в Синем доме, – говорила женщина. – Но батлеру всегда выделялась комната в этом здании. У него все-таки особенный статус, я думаю, вы понимаете. До Петруши у нас служили двое. Их полностью устраивала одна из гостевых комнат. Но он почему-то невзлюбил ее и попросил переселить его сюда. Муж говорит: светелка на выселках.
Они действительно прошли насквозь весь второй этаж и остановились в конце коридора. Левашова достала ключи.
– Петруша сам выбрал это место. – Она будто извинялась за что-то. – Здесь вообще-то был запланирован гостевой гардероб для верхней одежды, поэтому видите, какие замки? На ключ запирается. – Она принялась дергать ключом в замочной скважине, и Гройс невольно поморщился. – Петруша никогда им не пользовался, даже когда днем ложился вздремнуть, он был сторонником обязательного дневного сна, у нас в договоре с ним не обеденные часы прописаны, а «сонные»… На ночь тоже не закрывался. Только перед самоубийством… Очень некрасиво с его стороны, вы так не считаете?
– Почему? – удивился Гройс.
Левашова посмотрела на него прозрачно-зелеными, как вода, глазами.
– Покончить с собой в доме своего нанимателя – скотство, – неожиданно сухо сказала она. – Он нас очень разочаровал. Это как повеситься в детском саду. Моя дочь могла его найти…
– Может быть, именно поэтому он и запер дверь? Анастасия Геннадьевна, в доме есть камеры?
– Нет. Только периметр под наблюдением. Я не выношу камеры в жилых помещениях.
Ключ наконец щелкнул, дверь распахнулась.
– Можно я не стану заходить? – поежилась Левашова.
– Всё в порядке. Так даже лучше. Ваши эманации не будут заслонять самое существенное, – успокоил Гройс.
Узкое окно, двойные рамы. Он открыл створку и убедился, что забраться по стене может только геккон.
Значит, ты взял из хозяйского сейфа пистолет, вернулся сюда, сел за откидной столик размером с крышку унитаза, написал записку. Лег на кровать и застрелился.
Почему у тебя, Петр Алексеевич, все места проживания напоминают купе поезда? И кровать такой же ширины, и столик оттуда. Куда ты ехал всю жизнь и почему ты забрался в эту конуру вместо того чтобы расположиться по-человечески?
Гройс покрутился в центре, воздев руки к потолку, на тот случай, если здесь все-таки установлены камеры. Пошумел тибетской чашей. Встал на колени, пораскачивался влево-вправо. Из чистого хулиганства изобразил земной поклон, в чем сразу раскаялся. Во-первых, мешало накладное брюхо. Во-вторых, он чуть не оторвал бороду, прижав ее ладонью к полу.
«Хорош энергопрактик! Потерял растительность на фронтах боев с нечистым духом».
Когда истекли пятнадцать минут, Гройс вышел из комнаты покойного мажордома. Лицо его было строго и замкнуто. Он молча дал знак Левашовой следовать за ним и вернулся на первый этаж.