Королевская няня - стр. 36
А я, Феня-Фру и Иван в гробовой тишине ехали в больницу.
Франсуаза Ивановна не плакала, она молча лежала на кушетке в скорой помощи. С одной стороны от неё сидел Иван, держа за руку, с другой я — боясь даже подумать о том, что произошло.
Фельдшер смотрела на нас, как на убийц.
— Почему она не плачет? — вдруг спросила я. И фельдшер уставилась на меня как на сумасшедшую.
— Болевой шок, — проворчала она.
Почему на меня так хмуро смотрят, я поняла не сразу. Разбитый нос… есть шанс, что нас приняли за одну из тех ужасных семей. Отец при деньгах бьёт жену и натравливает на дочку собак.
Из глаз побежали слёзы.
— Лиза, — Иван покачал головой из стороны в сторону, а я пожала плечами. — Вы вините себя?
— Купите Максу щенка… Или велите отдать ему Муху. Я не в силах убедить его… что…
— Тише, потерпите, пока не приедем, потом можете плакать хоть трое суток.
Я кивнула и мигом успокоилась. Мне дали возможность поплакать позже.
Помимо Мухи в клетке была и Мухина мать, Герда. Герда, решившая, что незнакомая девочка желает зла, размахивая перед Мухой чем-то подозрительным.
Задачей Фени было приманить Муху, вывести её из вольера и спрятать в детской. Муха бросилась за едой и зацепилась ошейником за только что снятый навесной замок. Заскулила. И Герда бросилась на защиту, схватив Феню за руку.
Когда Иван прибежал, Муха уже доедала добытую матерью сосиску. А Герда отошла в сторону, не то что-то осознав, не то получив то, что хотела. Материнская забота во всей красе.
— Как же вы так уследили-то, следаки? — не сдержалась фельдшер, а Иван на неё посмотрел так грозно, что даже я заволновалась.
— Мы ответим. Но перед Фру.
— Имя-то какое… назовут, тоже мне, — и фельдшер отвернулась, махнув на нас рукой как на пропащую семью.
Скорая остановилась перед больницей, и когда Феню уже увезли в палату, а нас оставили одних в коридоре, Иван взял меня за плечи и сказал: «Можно».
А я разревелась так, как, кажется, не плакала с детства.
— Феня… почему Феня Фру… — выдавила я.
— А как же её зовут? Франсуаза — Фру.
— Как лошадь Вронского?
— Да, — Иван оторвал мою голову от своего плеча, будто это требовало невероятных усилий, потому что я вросла в него как дерево в почву. — А по вашему она Феня? Как офенское наречие?
— Да, — усмехнулась я.
— Вы в ужасе? Вы не виноваты. Идёмте, сядем у палаты.
И он чуть ли не потащил меня за собой.
Мы сели на неудобные кресла, и как-то естественно вышло нам срастись руками, обнять друг друга и молчать. Я уже не плакала.
— Мне должно быть стыдно? — в какой-то момент спросила я, и Иван крепче меня обнял.
— Нет. А мне?
— Нет.
— Кто виноват?
— Никто.
— Верно. Вот так и будем думать. А потом купим Максу собаку, Фруше большую порцию вредной еды, а Элле печатную машинку.
— Кто такая Элла? — нисколько не сомневаясь, что речь о Микелле, спросила я.
— По вашему она…
— ...Мика.
— Как певец?
— Как девочка из страны Оз?
Мы продолжили сидеть в молчании. Ещё немного тишины. Больница будто вымерла, и от этого становилось страшнее, поэтому я продолжила говорить.
— Зачем машинка? Стихи?
— Да. Она мне сказала, что хочет машинку.
— Да… поняла.
И снова тишина. И не то что бы вопросов нет, чтобы задать. Куча. Но всякий раз, как мы погружались в эти тягучие паузы, становилось и мучительно хорошо, и столь же мучительно больно.