Король Севера. Любовь - стр. 16
Полумрак кареты подействовал на Рейну успокаивающе. Спина почти перестала болеть и, как ни странно, неприятные мысли не лезли в голову. Она приговорила человека к казни, но это был плохой человек, виновный в страшном убийстве. Молодая девочка пятнадцати лет могла прожить долгую счастливую жизнь, встретить достойного человека, продлить свой род. Вместо этого ее опустят в землю.
А по ее, Рейны, воле, ее убийцу на закате вздернут на городских воротах. С невысоких Фрисмских стен отправят его пинком в полет, перед этим полоснув кинжалом по животу, так, чтобы в полете внутренности мерзавца вывалились и устремились к земле. Еще живой, одновременно истекающий кровью и задыхающийся, он будет болтаться меж небом и землей…
Карета остановилась. Опершись на услужливо подставленную руку Ифори, Рейна принялась вылезать из кареты, поставила ногу на… нет, не мостовую, а что-то мерзкое, липкое!
Она опустила взгляд вниз. Прямо под ее ступней, раздавленная колесом кареты, лежала лягушка, и ее выдавленные внутренности влажно поблескивали в лучах вечернего солнца.
Она шевелилась.
– Рене, о боги, Рене! – Рейна в ужасе схватилась за плечо кастеляна: как может живое существо так мучиться, испытывать ТАКУЮ боль и жить! Жить! – Добей ее, умоляю!!!
– Леди! Миледи Рейна! – Ифори смотрел на свою госпожу изумленными глазами. – Леди, она мертва… Вы должно быть увидели тень, миледи…
Рейна медленно отвела взгляд от лягушки. Действительно, мертвее некуда. Должно быть Рейна видела движение тени от собственной ноги…
Она повернула лицо на восток. Там, у главных ворот, уже собиралась толпа, пришедшая смотреть на казнь…
Моэраль
Любить свою родину – великое благо, но в то же время и великая обязанность. Любовь эта таинственна, загадочна, порой ничем не обусловлена. Можно всю жизнь прожить, не признаваясь себе в этой любви. Можно даже стремиться уехать подальше, в другой край, другую страну, надеясь, что доля там будет слаще доли тут… Она все равно находит тебя, эта любовь, долгими одинокими вечерами разрывает твое сердце тоской, манит, зовет, отрывает от ежедневных дел и забот и вот, ты, беглец, изгнанник, собираешь котомку и идешь на этот едва слышимый зов…
Моэраль никогда не понимал людей, стремящихся покинуть землю, на которой родились. Нежная страсть к занесенному снегом северу, мрачным склонам гор, каменистым пустошам, темным лесам, полным вековых елей и сосен, тиши укрытых в дебрях озер родилась в нем прежде, чем он научился ходить, говорить, и не затухала даже когда ему приходилось по году проводить вдалеке от Вантарры. Он слышал зов родного края, как бы далеко ни находился от него и, казалось, ничто не способно заглушить этот тихий голос, ночами шепчущий в ухо.
Он все еще продолжал чувствовать себя как дома в Приречье – влажные, заросшие зеленым мхом леса южного берега Муора по сути не сильно отличались от лесов на берегу северном. В Тавесте стало уже не вполне уютно. Да, тут даже воздух был другой, более сухой, с какими-то странными запахами. Да что воздух, казалось, даже снег тут был не такой как на севере. Теперь Моэраль ехал в Гофос и, видя, как меняется природа вокруг, гадал, чем встретит его равнинный полузаброшенный город.
Моэраль весь извелся, дожидаясь вестей от Вардиса, спешно кинувшегося с частью армии вдогонку убегавшему Линелю. То он представлял, как его войско нагоняет врага, пленяет Сильвберна, одним махом решая исход войны. То ему виделось страшное: Вардис с войском попадает в ловушку, гибнет сам, губит людей, Линель торжествует. То – что ему казалось более вероятным – одна армия укрывается в городе, вторая начинает осаду. На самом деле вероятен был любой исход, и король в нетерпении ожидал первого гонца.