Король Матиуш на необитаемом острове - стр. 6
Кампанелла ничего не ответила: ей строго-настрого запретили сообщать узнику о том, что происходит в стране. Но, вернувшись к себе, тотчас отправила телеграмму Молодому королю:
Прошу разрешения сообщить Матиушу о судьбе его канарейки и отнести её в тюрьму. Напоминаю вашему величеству, что я говорила на заседании, как необходимы детям деревья и птицы.
Телеграмма не на шутку разозлила Молодого короля.
«Хуже нет связываться с бабами! – ворчал он про себя. – Сегодня – канарейка, завтра – собака, послезавтра – ещё что-нибудь! То камера сырая, то Матиушу темно, то, видите ли, он нервничает, то плохо выглядит… Как будто у нас других забот нет, кроме как ублажать этого мальчишку».
Король разрешил, но с оговоркой: «Надеюсь, это будет последняя просьба и последняя уступка Матиушу. Корона обязывает доброе сердце вашего величества считаться и с государственными интересами».
Молодой король вежливо намекнул Кампанелле, что по горло сыт её глупыми просьбами.
Матиуш, конечно, не подозревал, какие трудности приходится ей преодолевать. Как тяжело отвечать ему: «Нельзя. Не разрешают».
Так, например, ни газет, ни книг принести не разрешили. Упоминать о Бум-Друме, Фелеке, Клу-Клу и Печальном короле тоже.
Король Орест наябедничал, что Кампанелла проболталась Матиушу о дружбе Бум-Друма с Молодым королём, и ей здорово досталось. Её строго-настрого предупредили: если она ещё хоть раз проговорится, её немедленно вышлют из столицы Матиуша, а вместо неё пришлют не короля, а губернатора из Залива Кенгуру, известного своей жестокостью и неприязнью к Матиушу…
– Вот, Матиуш, твоя канарейка!
Кампанелла называла его по имени, а он не знал: то ли напомнить ей, что он король, то ли делать вид, будто он этого не замечает.
– А вот фотография твоей мамы, – тихонько шепнула Кампанелла.
Даже не взглянув на фотографию, Матиуш положил её на стол и занялся канарейкой. Почистил клетку, хотя она была чистая, налил в блюдечко воды, хотя оно было слишком велико и не пролезало в узкую дверцу. Потом просунул между прутьями клетки хлеб и кусочек сахара. И время от времени украдкой поглядывал на часы, думая: «Скорей бы прошли четырнадцать минут!»
Кампанелла тоже с тревогой смотрела на часы. Это было её последнее свидание с Матиушем в тюрьме. Пора было ехать на заключительное заседание королей, чтобы подписать бумагу о ссылке Матиуша. А ей хотелось кое о чём спросить его.
– Матиуш, мне надо с тобой поговорить. Оставь канарейку, будешь с ней возиться, когда я уйду.
Матиуш нахмурился.
– Я слушаю вас, королева.
– Скажи мне, только откровенно… Если короли позволят… Я одинока, как и ты… Согласишься стать моим сыном? Будешь жить в моей стране, где круглый год светит солнце, в мраморном дворце, который стоит в апельсиновой роще. Я сделаю всё, чтобы тебе было хорошо. Пройдёт время, и короли простят тебя. Когда я состарюсь, а ты подрастёшь, я отдам тебе свою корону, и ты снова будешь королём.
С этими словами Кампанелла хотела обнять и поцеловать Матиуша, но он отстранил её.
– У меня есть своё королевство, и в чужой короне я не нуждаюсь.
– Но, Матиуш…
– Я не Матиуш, а пленный король. И несправедливо отнятое королевство всё равно верну.
Пробил большой тюремный колокол, возвещая, что четырнадцать минут прошло. Матиуш закусил губы. Сердце у него колотилось, в голове теснились разные мысли.