Король Гарлема - стр. 30

– А вы?.. – спросил я.

– Мы? Мы сами по себе. И нам надо подумать.

– Думайте, только недолго, – сказал я и, выбравшись из машины, вернулся в бар.

За это время здесь изрядно добавилось народа. Буш с потным лицом носился между столиков. У него был недовольный вид.

– Где тебя черти носят! – рявкнул он, вставая за стойку.

– Воздухом дышал, – сказал я и окинул взглядом зал в поисках еще не обслуженных клиентов.

– Я и сам справился, – проворчал уже более спокойно Буш. – Остался только вон тот столик, – он кивнул в правый угол. – Отнеси этим бездельникам две порции виски, – Буш плеснул в стаканы бурбона и поставил на поднос. – Давай.

Я двинулся с подносом к столику, за которым сидели личности, которых мне хотелось бы видеть здесь меньше всего – Пенс и тот тип, что был вместе с ним, когда они хотели выкинуть меня из «Обсидиана». Оба смотрели на меня и криво ухмылялись. Наверное, думали, что произвели впечатление. Я разочаровал их, не подав виду, что узнал, правда, на всякий случай вошел в свою комнату и надел бронежилет. Наверное, эти ребята заявились сюда неспроста, уж очень многообещающими были их улыбки. Избить меня им было не по зубам. Они недавно в этом убедились. Оставалось одно – прирезать или пристрелить. Я продолжал обслуживать посетителей, делая вид, что мне абсолютно плевать на эту парочку, и в то же время не выпускал ее из виду. Они ушли часа через полтора вместе с одной из местных шлюх.

К пяти утра бар опустел. Осталась лишь одна невостребованная шлюха, которая от огорчения заказала двойную порцию виски и поглощала его теперь у стойки крупными глотками, и старый седой забулдыга-негр, который пил в углу дешевый вермут. Обоих уже можно было попросить из бара и закрыть его, но Буш питал какую-то странную и непонятную мне привязанность к отбросам общества. Так что они продолжали сидеть, каждый со своим пойлом и нерадостными мыслями. Я принялся подметать пол, Буш мыл стаканы. Закончив мести, я распахнул дверь, чтобы проветрить бар, и вышел на улицу. Уже светало. Деревья на углу тревожно шумели листвой под прохладным ветром. В Нью-Йорк тоже пришла настоящая осень. Я постоял какое-то время, потом сплюнул в предутренние гарлемские сумерки и вернулся в бар.

Буш посмотрел на меня соловыми глазами – его явно тянуло в сон – и, сделав усилие, произнес:

– Мадам, извините, мы закрываемся.

Шлюха взглянула на него, одним глотком допила виски, встала и неожиданно заявила:

– Милый, поставь Эба, «Серебряную реку».

Буш послушно вставил диск, и из проигрывателя полилась красивая и грустная мелодия. Она как бы подхватила шлюху своими искрящимися волнами и не спеша повлекла ее к выходу из бара. Буш смотрел ей вслед, пока она не исчезла в сером предутреннем свете улицы.

Перехватив мой взгляд, он объяснил:

– Мы встречались, когда были молоды. А это, – он кивнул на проигрыватель, – была наша любимая мелодия. Она до сих пор ее помнит, и я тоже, – немного поколебавшись, он добавил: – А ведь все могло быть по-другому, – а потом вздохнул и поплелся спать в свою берлогу.

Я с удивлением смотрел ему вслед, потому что никак не ожидал такой сентиментальности от этого толстого буйвола. На душе было скверно.

Когда за Бушем закрылась дверь, я налил себе полстакана бурбона, выпил его в два приема и, вспомнив о Лерке, пробормотал в полумрак пустого прокуренного зала: