Кормилец - стр. 5

Я сообразил, что это ловушка для Али. Настя всегда была на стороне Серёги, и её «робость» была продуманной тактикой. Она бросала многозначительные взгляды на него, и в глазах у неё читался азарт предстоящего приключения. В тот момент я понял – мы пойдём.

2.

После отбоя время ползло, как сонная муха по потолку. В корпусе пахло хлоркой и старыми матрасами. Сначала слышались возня и привычные смешки из разных углов палаты, потом кто-то засопел и наконец наступила тишина.

Мы с Серёгой лежали одетыми, накрывшись с головой простынями, и ждали сигнала от девчонок. Им должен был стать особый стук в окно – три коротких, отрывистых удара. Так Настя должна была подать знак, что Коля ушёл спать в вожатскую. Каждая минута по ощущениям тянулась с час. Мы ворочались и прислушивались к каждому шороху за стенкой. Было так тихо, что, казалось, слышно, как растёт трава. Я боялся, что стук моего сердца разбудит Колю, и он нас раскроет.

Наконец мы услышали троекратный лёгкий стук. Как будто по стеклу покарябали тонким прутиком. Мы с Серёгой, как тени, соскользнули с коек, стараясь не скрипеть пружинами. Саня во сне крякнул и перевернулся на другой бок. Мы замерли, но всё обошлось, никто не услышал, как мы вылезли в окно, петли которого ещё вечером смазали принесённым из столовки маслом.

Девчонки уже ждали нас в густой тени между корпусом и котельной. Настя нервно теребила край своего свитера, а Аля стояла недвижимо, только сжала кулаки. Их лица в темноте были бледными.

– Всё в порядке? – шёпотом спросил их Серёга.

– Да, только я от комаров помазаться забыла, – заныла Настя.

– Выживешь! – фыркнул Серёга. – За мной!

Дорога к щели в ограде, знакомая до каждой кочки и выбоины днём, ночью превратилась в полосу препятствий. Каждый сучок под ногами хрустел оглушительно громко, а каждая тень от фонаря у КПП заставляла нас вжиматься в стволы берёз, замирая в комичных позах. Передвигаясь небольшими перебежками, я ловил себя на мысли, что мы нарушаем не просто лагерный устав, а что-то большее.

Пахло ночной прохладой и вечерним костром. Воздух был густым и влажным. Мы просунулись в нашу лазейку по одному. Я придержал острую доску, чтобы Але было легче пройти, она кивнула в благодарность, но мыслями, казалось, осталась где-то далеко.

За территорией лагеря темнота сгустилась. Берёзы стояли чёрными великанами. Знакомая тропинка предательски путалась корнями деревьев. Шли гуськом, Серёга впереди, я – замыкающим. Это старое правило – самых слабых всегда ставят посередине, но девчонкам, чтобы не обижались, мы говорили, что они помогают прокладывать путь. В тишине слышалось только наше сбившееся дыхание и шуршание веток по джинсам.

– Эй, «Беркуты», – зашипела вдруг Настя, – вам не кажется, что кто-то за нами крадётся?

Мы все как по команде обернулись. Сзади был лишь тёмный лес.

– Это кусты шуршат, – бодро ответил Серёга, но шаг его ускорился.

– Может, это Коля? – впервые подала голос Аля.

– Нет, он уже спит, как сурок, я проверял, – отмахнулся Серёга.

Наконец сквозь стволы деревьев блеснула вода. Она была не привычно синей, а чёрной, как чернила. Мы вышли на маленькую полянку перед Омутом. Тихо было так, будто кто-то выключил звук.

Вода в Омуте стояла неподвижно, будто и не вода вовсе, а чёрная ртуть. Сквозь поднимающийся от реки пар свет луны не пробивался до поверхности воды. Река как будто поглощала свет. Выглядело это жутковато. Воздух был холоднее, чем в лесу, и пахло не речной свежестью, а застоявшейся водой с тиной.