Копи Хаджибейского лимана - стр. 30
В тот день был шторм. Таня сидела на своем обычном месте, за столиком возле панорамного окна, и не отрывала взгляда от бушующего моря, наслаждаясь его свирепостью. Нетронутая колода карт застыла в ее руке.
Кагул собирался грабить ломбард субботним вечером, когда он будет закрыт. Пройти со стороны Дерибасовской и Гаванной, оттуда зайти через служебный вход и тем же способом выбраться обратно. Нападение планировалось в восемь вечера.
Тут Таня не выдержала. Услышав такую чушь, она даже оторвалась от своего любимого моря и повернулась к мужчинам.
– Туча! Ну ты хоть слово скажи! – воскликнула вдруг она, бестактно вмешавшись в разговор. – Суббота, Дерибасовская, восемь вечера! Да в это время там демонстрация, настоящая толпа! Разве можно так глупо рисковать на глазах у всех? Давно прошли времена Японца. К тому же в этом доме не только ломбард расположен, но и другие серьезные конторы. А потому рядом со входом в Горсад, со стороны решетки, особенно в это время, будет торчать вооруженный милиционер!
– А ведь за дело! – хмыкнул Туча. – Суббота, у вечер-то такой гембель, шо увидят, где ходют четверо с пушками! Тю! Всем вам будет за вырви ноги!
– Ну, а когда ломбард брать, раз не вечером? – насторожился Кагул.
– И с Гаванной заходить нельзя, надо со стороны Горсада, – так же решительно продолжила Таня. – Там вход в парадные, в жилые квартиры, есть. Можно на чердак – а оттуда, через слуховое окно, добраться уже до ломбарда.
– Ты до Алмазной ушами заслушай, – серьезно сказал Туча. – Она дело говорит! Опыт. Та ще шкура, таких швицеров бомбила та обувала, шо и в твоих подметках не покажутся! Так шо за уши заслухай!
– И четверо мужчин – тоже нельзя, – Таня вдруг поняла, что страшно нравится себе самой. Она продолжала: – Четверо мужчин сразу привлекут внимание. Люди насторожатся. Особенно если те войдут все вместе. По-другому надо! Например, семейная пара и двое носильщиков, которые вносят и выносят вещи. И утро! Обязательно утро, лучше восемь утра. Тогда на Дерибасовской и в Горсаду совсем не много гуляющих. Можно пройти незамеченными.
– Хорошо, допустим… – задумался Кагул. – Восемь утра – согласен. А где семейную пару взять? Женщина – она ж тот еще гембель! И простую торговку с Привоза не возьмешь. Где ж сыскать?
– А я на что? – улыбнулась Таня, наконец высказав то, ради чего и затеяла весь этот разговор. – Скучно мне жить стало. Я за милую душу пойду!
– Тю! Ну наше вам здрасьте! – всплеснул руками Туча. – Напялила до пятки шкарпетки, да в пламя! Алмазная, ты такой гембель, шо хуже геморроя! Шо ты до шухера все лезешь и лезешь, бо черт пятки щекочет! У тебя дочь растет. Живи да не болей! Так нет, она мине делает вырванные годы за куриные гланды! Угомонися, ангина!
– Скучно мне жить стало, Туча, – с тоской снова произнесла Таня и вдруг вспомнила, что уже говорила ему эту фразу, и не один раз, все повторялось. – Жить, как все, я не могу. Так уж карта выпала, Туча. Моя всегда крапленая. Что уж тут поделаешь. Да и не могу я иначе, ты знаешь. Просто не могу никак.
Туча нахмурился, и Таня поняла, что он понял все правильно. Он всегда понимал все правильно – по душе ее и по глазам.
– Ох стервозная ты баба, Алмазная… Шо тот швицер в заднице! – тяжело вздохнул Туча и повернулся к Кагулу. – А до риску шо?