Копи царя Соломона - стр. 9
Именно в этот момент – когда мы уже не воспринимаем трагедию из-за обилия трупов – камера отъезжает, и мы понимаем, что видели ров глазами мальчишки.
Он стоит на краю. Вечереет.
Мальчишка отлично одет, но одежда в пятнах крови. Он спрыгивает в яму, что-то ищет, возится, ходит по трупам, вынимает кусок хлеба из рук убитой девочки, жует на ходу. При малейшем шуме настораживается, как собака. Возится с мертвецами. Потом вылезает из рва и в полутьме бежит в лес поблизости, там под деревом залезает в дыру в земле под корнями дерева. Мы видим берлогу изнутри. Она выстелена вещами убитых. В углу – целая горка.
Часы, золотые зубы, кольца, какие-то банкноты.
Все это очень напоминает гнездо сороки.
Камера выезжает из берлоги, и мы видим, что сверху на корни капает вода. Значит, уже весна. Потом ягоды. Затем желтые листья. Потом снег. Так несколько раз. Один раз камера останавливается у края берлоги, словно не решаясь заехать внутрь. Мы слышим дикий, раздирающий кашель. В следующий раз камера останавливается у входа, и мы не слышим ничего, кроме шума ветра.
Показан мальчишка, который заматерел, бежит по полю зигзагами, заросший, лицо почернело, повадки звериные. Берлога наполовину заполнена ценностями.
Снова сцена расстрелов. На этот раз среди упавших в ямы одни мужчины.
Показаны сапоги. Они не немецкие.
Показаны уходящие.
Это советские шинели.
Крупным планом берлога и рядом с ней еще одна – полная ценностей.
Крупным планом лица красноармейцев. Потом спины. Мальчишка глядит им вслед из леса с удивлением – это незнакомая для него форма, – но не выходит. Ждет, пока расстрельная команда скроется, и только тогда бежит к яме. Спрыгивает туда…
– …ть миллионов рублей! – говорит старичок.
– Невероятно… – шепчет Люся мечтательно.
– Это на рыло, получается, по дв… – говорит громила-шахматист.
– Яков, – укоризненно говорит старичок.
– Не для того мы, евреи, вынесли столько, чтобы делить на брата эти самые несчастные восемнадцать миллионов рублей, – говорит старичок.
– Это деньги, которые мы потратим на сионизм, – говорит он.
– На репатриацию нашего народа туда, где дух нашей веры, – говорит он.
– В Израиль, – говорит он.
Лица собравшихся становятся мечтательными. Они выглядят как советские люди, которым рассказали о колбасе (в принципе, о колбасе они и думают, так что никакого противоречия нет. – Примеч. В. Л.).
– Святая Земля… – говорит Люся мечтательно.
– Да, Люся, – говорит старичок мягко.
– А завари-ка нам еще чайку, – говорит он.
Люся яростно – как репатриант в аэропорт – бросается на кухню. Старичок, дождавшись, когда дверь закроется, говорит:
– И я готов сказать вам, где спрятаны сокровища моего брата, Царя Семеновича Соломона, – говорит он.
– При условии, что все они будут обращены нами на исход евреев в Святую Землю, – говорит он.
– Потому что именно на это мой брат, уверовавший в Тору, и хотел их отдать, – говорит он и утирает слезу.
Комната, полная полуголых женщин, в кресле сидит мужчина, сильно пьяный, но в отличной форме, накачанный, мускулистый. На груди татуировка «ВМФ СССР». Мужчина держит на каждой ноге по две шлюхи – итого четыре, а в правой руке – бутылку с вином «Днестровское», а в левой – папироску «Жок» и карты. Несколько мужчин с картами сидят рядом. Крупным планом – лицо мужчины. В нем угадываются черты мальчика, который прожил несколько лет возле расстрельного рва. Дверь в комнату приоткрывается, мы видим голову в милицейской фуражке.