Копье Милосердия - стр. 32
– По здорову будете. Не желаете ли испить чашу доброго вина в честь святого праздника Рождества Христова и откушать, чем Бог послал?
– Недосуг нам, купец, – на удивление сдержанно ответил русоголовый кромешник. – Собирайся, великий князь зовет. Мы обождем здесь.
Коробейников молча кивнул и поторопился в свою горницу, чтобы одеться достойно. Он узнал кромешника (собственно говоря, кромешник тоже узнал купца, так как они прежде встречались, и не раз); это был Григорий Елчанинов, один из самых доверенных людей государя. Послав к купцу Елчанинова, царь тем самым продемонстрировал важность поручения. Но вот в чем заключалась его суть – это вопрос отнюдь не праздный.
«Или обвинят в государственной измене и пошлют на дыбу, – с тоскливым предчувствием думал купец, с лихорадочной скоростью натягивая на себя дорогое платье, – или наградят. Награды я пока не заслужил… но ведь и в измене не замечен! Правда, наш великий князь может и невинного бросить в темницу или казнить… – Тут Трифон невольно оглянулся, словно кто мог подслушать его мысли. – Выбрось дурное из головы! – рассердился купец. – Чему быть, того не миновать».
Трифон Коробейников шел (вернее, не шел, а его вели едва не под руки двое рынд*, которым Елчанинов сдал купца на лестнице перед входом) по кремлевским палатам, и диву давался. Простые лавки возле стен, липовые крашеные столы, деревянная утварь и посуда… А под ногами вытертые коврики, которые Трифон постыдился бы постелить даже в людской. И это в святой праздник!
Купец помнил Кремль совсем другим. В 1570 году Коробейников и еще несколько известных купцов были приглашены на пир по случаю взятия Новгорода. Когда гости проходили по комнатам и переходам царского дворца, то им показалось, что они попали в царство волшебных сказок. Прекрасные и диковинные изделия Запада и Востока, расшитые шелка, драгоценные камни-самоцветы, серебряные бочки, ендовы и братины – работы суздальских, новгородских, тверских, ростовских мастеров; соболя, золотые пояса, яхонтовые ожерелья, жемчужины, добываемые на северных реках, – все это великолепие поразило видавших виды купцов до глубины души.
Но особенно впечатлил их царский трон. Он был сделан из чистого золота, вышиною в три локтя, под балдахином из четырех щитов, крестообразно составленных, с круглым шаром, на котором стоял орел. От щитов по двум колоннам, поддерживавших балдахин, свисали кисти из жемчуга и драгоценных камней, в числе которых был топаз величиной больше волошского ореха. Колонны стояли на двух лежавшх серебряных львах величиною с волка. На двух золотых подсвечниках стояли грифы, касаясь колонн. К трону вели три ступени, покрытые золотой парчой, возле которых стояли рынды.
Каждый рында был одет в ферязь* белого цвета из атласа с горностаевой опушкой и петлицами из серебряных шнуров. Из-под ферязи виднелся белый стоячий воротник-козырь, шитый жемчугом. На ногах у рынд красовались белые сафьяновые сапоги очень дорогой выделки, на головах – белые песцовые шапки, а поверх – две золотые цепи, перекрещивавшиеся на груди. В руках рынды держали небольшие топорики. При виде этих юных молодцев Трифон впервые пожалел, что он незнатного происхождения и что его сын, тоже не обделенный ни красотой, ни статью, никогда не сможет вот так стоять возле царского трона.