Конструктор живых систем - стр. 22
– А ты сам хотел поступить на инженерный факультет? – стал пытать меня Пётр.
– Нет, я хотел на военно-рыцарский факультет или поступить в военную академию, но меня туда не взяли.
– Почему?
– Из-за дара, – нехотя признался я.
– А что у тебя за дар?
– Слушай, а что ты меня вопросами заваливаешь? Я же не спрашиваю тебя, какой у тебя дар. А ты меня постоянно спрашиваешь.
– Да ладно тебе, у меня дар простой: я умею разминать и сращивать любое железо.
– Да?! Это как?
– Ну, потом покажу, я даже рельсы могу смять, если хорошо постараюсь.
– Так ты огневик, ты всё плавишь?
– Нет, сказал же тебе, я разминаю железо, ну, как воск, только долго, и я могу сращивать любую вещь или ваять из неё что-нибудь.
– Ааа! Так тебе в скульптуры можно идти, ты, наверное, и бронзу можешь так, и медь?
– Могу, – нехотя признал Пётр, – но они тяжелее даются, отец сказал, что мне с таким даром лучше идти в инженеры, да я и сам так думаю, а мама говорит, что из меня и вправду хороший скульптур получится, или техник какой. Но мне не хочется быть ни скульптором, ни инженером, я хочу стать физиком, чтобы познать суть вещей. Видел, какие сейчас машины паровые делают, а ещё, говорят, есть те, что на эфире работают.
– Так эфир же дорогой, его только в редких рудных месторождениях добывают.
– Да, но отец как-то обмолвился, что нашли новый способ: берут руду, обрабатывают её кислотой, потом в чём-то ещё замачивают, и она выделяет эфир в большем количестве, чем до этого. Сейчас по всем заводам, что когда-то добывали эфир кустарным способом, инженеры поехали, смотрят на отвалы использованной породы и думают, как всё это извлечь. Если получится, то эфиры мы сможем добывать раз в сто больше. Породы скопилось горы, вон на юге целые терриконы стоят.
– А про то другие страны знают?
– Знают, как им не знать, у них тоже есть подобное, но меньше, чем у нас, у нас самые богатые залежи пород, у них намного беднее, да и перерабатывать мы так до конца не научились, отчего наши отвальные породы намного жирнее их будут. Слышал, зашевелились опять в Европе, требуют рассмотреть, справедливы ли претензии Склавинской империи к полабам и словенам, что живут под контролем Кельтиберии.
– Ааа, – протянул я. – Нет, не слышал.
– Вот, – вздохнул Пётр, – как бы война не началась из-за этого.
– Побоятся.
– Может быть. Так у тебя какой, всё же, дар?
– У меня живой рисунок.
– Живой рисунок?
– Да, я могу показать любой предмет и если пойму, как он работает, то покажу это наглядно, а ещё смогу всё в разрезе показать.
– Ну, ты даёшь, у тебя прекрасный дар!
– Да, но я так не считаю.
– Ага, его не сделать боевым.
– Я тоже так думаю, – грустно согласился я.
– Да ты не расстраивайся, мой тоже боевым не назовёшь. Я же ведь не огонь или лёд метать могу, я железо мну, да и только, тоже так себе дар.
– У тебя интересный дар, но боевым не назовёшь.
– Вот и я о том. Но ничего страшного, у большинства людей вообще никакого дара нет, поэтому и ты, и я всегда работу найдём, а также подругу, какая понравится.
– Это да, но девчонки своевольные, не понравишься – не пойдут за тебя замуж.
– Ну, это мы ещё посмотрим! К моей матери, знаешь, уже сколько раз приходили другие родители ради помолвки со мной, а она всем отказывает, говорит, что я ещё не готов. А сама ищет кого познатнее, чтобы со мною обручить, но мы мелкопоместные бароны, с нами только такие же хотят породниться. Не вхожи мы в большую аристократию.