Конский волос - стр. 8
– Ишь куда хватил, – поморщился Никитин. – В ресторане всё в рюмках чин чином подают, да еще на закусочку тебе всякой снеди отвалят.
– Так и у нас есть чем поживиться, – бодро сказал Дудкин, вытаскивая картошечку, лучок, соленый огурчик.
– Надо же, а я думал в пустую водку хлестать будем, – присвистнул довольный строитель.
– Обижаешь браток! – выпятил грудь Дудкин. – Разве можно перед гостем ударить в грязь лицом?
Оба устроившись поудобнее, уже собрались было выпить и закусить всласть, когда над ухом Дудкина раздался до боли знакомый музыканту голос:
– Ну что, ребята, может раскинем на троих?
Амфитрион Ферапонтович Редькин появился, как всегда, вовремя. У него был нюх на выпивку. Выглядел, однако, Редькин не лучшим образом. Его шея была багрово-красного цвета, а под глазом переливался всеми цветами радуги здоровенный фингал.
– Пелагеина работа? – поинтересовался Дудкин.
– Чего спрашиваешь? – хмуро ответил Редькин. – При тебе ж, окаянная, украсила.
Дудкин, которому досталась от Цепкиной всего пара затрещин, не мог до конца понять чувства Амфитриона к Пелагее, – дружески обнял собутыльника за плечи, познакомил собутыльника с Никитиным, изображая радушного хозяина, предложил выпить и закусить. Редькин не отказался, от таких вещей он никогда не отказывался.
Троица посидела минут десять, поела и выпила сама, не забыв при этом и покормить комаров.
Наконец, Никитин взглянул на часы и поднялся.
– Ладно, посидели и хватит, – сказал он. – Меня работа ждет.
– Работа не волк, в лес не убежит, – глубокомысленно изрек Дудкин.
– Нет, пора идти, – твердо сказал Василий Кузьмич.
Несмотря на свою любовь выпить и перекурить, Никитин всегда знал, когда нужно остановиться.
– Ну, давайте на посошок, – поднялся Амфитрион, поднимая стакан.
Дудкин поднес свой стакан к губам и вдруг глаза его уставились в одну точку.
– Пелагея идет, – хрипло выдавил он.
Редькин проследил за взглядом Дудкина и стопроцентно опознал грозную тещу. Сомнений не было, Пелагея Егоровна направлялась к ним.
– Бежим! – закричал Дудкин, опомнившись.
На ходу он схватил картофелину и попытался ее проглотить, при этом глаза его выскочили из орбит, но все напрасно, овощ оказался слишком велик и половина вываливалась изо рта горе-музыканта. Он лязгнул зубами, чуть не подавился и скрылся за поворотом дороги.
Амфитрион Ферапонтович Редькин и Василий Кузьмич Никитин ретировались, надо отдать им должное, более достойно.
Пелагея Егоровна приблизилась к месту попойки как полководец-победитель к стану врагов.
– Смылись, – констатировала она, пиная ногой бутылку. – Ну ничего, у меня руки длинные, не уйдут.
«Интересно, – подумала она, уже возвратившись восвояси, – кто это еще с ними пил?»
Федор Максимович Деникин был глуп и ворчлив. Брякнет, бывало, какую-нибудь ерунду и сидит, нахмурясь. Потом поворчит и снова брякнет. Работать Деникин умел, тут не подкопаешься, он был очень пунктуальным и дотошным, лишнего не переделает, но и раньше срока работу не бросит. Все четверо приезжали утром на автобусе из Утесово и возвращались вечером. И так каждый день, кроме воскресенья. В автобусе Деникин всегда садился к окну и ворчал, ворчал, ворчал. На него оглядывались, но не шикали. Люди привыкают ко всему, привыкли и к нему. Он стал частью интерьера, и уже нельзя было представить без него местный автобус. Впрочем, Деникин был добрый малый, любил собак и кошек. К нему очень привязалась соседская шавка Дружок и хмурый строитель отвечал собаке тем же. Разговаривать о работе он не любил, поэтому Кречетов всегда его сторонился. Вот и в этот жаркий июньский день хозяин поговорил поочередно со всеми тремя рабочими, исключая Деникина, на что тот был явно не в обиде. Кречетов еще раз попросил строителей поторопиться и даже хотел понаблюдать с часик за ходом работ, но подошедший Александр Иванович Сорокин уговорил его пойти на речку.