Конклав ночи. Охотник - стр. 17
– А то! – проговорил я, отбрасывая ногой столик. – Постоянным клиентам – существенные…
Ближе к вечеру, хорошенько отдохнув и подкрепившись, я вновь погрузился в «УАЗ». После того как договор с Ирочкой Рыковой был заключен и скреплен многими… гм… печатями (хочется верить, не иудиными), у меня появились кое-какие неотложные делишки за пределами сада. Провернуть их следовало до наступления ночи.
Мурка где-то гуляла, и слава богу. Там, куда я направлялся, ее присутствие было крайне нежелательно.
Я вывел машину за ворота, церемонно раскланялся с садоводами на автобусной остановке, получил от пожилой семейной пары литр облепихи, а от знакомой «разведенки» Лилии осуждающий и одновременно пылкий взгляд – и покатил в город.
Час пик еще не наступил, поэтому до школы № 36, старейшей школы Северо-Восточного района города, я добрался за какие-нибудь сорок минут.
Она и впрямь была чрезвычайно стара: кирпичное трехэтажное здание с двускатной крышей, окруженное неухоженным сквером. Слева и справа возвышались уродливые пристройки – спортзал и мастерские трудового обучения. Из-за спортзала виднелась длинная черная труба котельной. Такие храмы знаний строили, должно быть, еще до рождения моих родителей. Между тем тридцать шестая школа и поныне считалась пристойным учебным заведением. Преподаватели в ней работали очень даже сильные.
Впрочем, сама школа меня интересовала мало. Строго говоря, не интересовала вовсе. Мне был нужен здешний сторож, а по совместительству истопник и ведущий кружка военного дела. Фамилия сторожа была Игнатьев, по имени-отчеству он являлся моим полным тезкой.
Я загнал машину на хозяйственный двор, заглушил двигатель и осмотрелся. На двери кочегарки висел замок, зато вход в подвал был открыт. Я направился туда.
Подвал, право слово, выглядел куда более ухоженным, чем наземные постройки. Бетонные стены увешаны детскими рисунками в рамках, пол тщательно выметен. Множественные железные двери заперты качественными висячими замками и покрашены в веселенькие цвета. Родион Кириллович, в чьем ведении находились эти места, был известным аккуратистом. У него даже в котельной чистота и цветочки.
Сойдя вниз, я прислушался. Справа – тишина, зато слева доносились хлесткие сухие щелчки. Это в тире стреляли из духовых винтовок. Игнатьев был, разумеется, там.
Я пошагал на звук.
Увидев меня, Родион Кириллович заулыбался, блестя металлическими коронками, и скоренько свернул стрельбы. Дети уходили из тира ворча, косились на меня с заметной злостью. Я их вполне понимал, но мне было сегодня не до сантиментов.
Выпроводив стрелков, Игнатьев сгонял меня закрыть подвал изнутри, а когда я вернулся, спросил:
– Ну чего тебе, тезка?
– Да ты ведь уже догадываешься, Родион Кириллович, – сказал я.
Он досадливо поморщился и кивнул. Конечно, он догадывался.
– Пришла пора платить по векселям?
– Точно, – сказал я, – пришла.
Уверен, окажись на месте Игнатьева любой другой человек, постоянно служил бы мишенью для подростковых и детских шуточек и злых розыгрышей. Он как будто нарочно был создан для этого: худенький, низенький, старенький горбун с огромными полупрозрачными ушами, вислым сиреневым носом пьяницы и хромающей походкой. Любой другой человек. Да только Игнатьев не был человеком – и дети это наверняка чувствовали.