Кони знают дорогу домой. - стр. 24

Событие, вмешавшееся в ход времени, произошло давно и его огненные шаги уже успели остыть на земле далёкой Галактики, а башня Созерцания, смотря вселенским Оком, уже искала новые территории и формы жизни, желая заменить время пребывания их в материальном мире, на вневременное душевное существование.

Было всё и ушло, а остальное…осталось. И Верховный ант, искушаемый честолюбивыми желаниями, сопровождал герта Равивэла по своим владениям, хранящим многовековой покой.

Уровень, предшествующий шпилю созерцательной башни, встретил полумраком, тянувшихся, спиралью, вверх комнат, уменьшающих свои размеры, по мере приближения к венцу купола. Витиевато изгибающаяся лестница, ведущая к Оку Доджа и, привыкшая к звукам частых шагов, идущих вверх, равнодушно и холодно принимала гулкое звучание посторонних шагов, отдающихся коротким эхом в глубине купола. Зал, вытянутые окна которого, беря начало у черноты мрамора и, плавно переходящие в удлинённые конусы купола, хранил самую сокровенную тайну, не видимую и, тщетно разгадываемую «Внизу», но обретающую смысл здесь, считая участь чужих миров, своим величайшим достижением, подделывающим почерк Времени. Здесь, в сиянии солнца или в лунном свете, вырывались нетерпеливые и властолюбивые желания анта Главура и Око Доджа, опускало царственное веко, ибо незрячее око и жёсткая рука, жили Временем, ещё не текущим по улицам Аркадима.

Пытливость герта Равивэла, представляла квантовую Пушку орудием весьма внушительных размеров, бьющую в космическую темноту мощным потоком квантовых лучей, а встретила маленьким аппаратом, излучающим тонкую струю на орбитальный спутник. Даже старое забытое ружьё, висящее много лун на стене, связано проклятьем: выстрелить хотя бы раз и каким будет выстрел, случайным или целенаправленным, решать не ему – ружью, а его забывчивому хозяину.

Лучевая Пушка башни стреляла не раз и не два раза и повелевалась властной рукой хозяина, и била точно в цель, становясь не участником событий, а невидимым толкачом, приводящим в движение проржавевшие колёса истории. И даже, само Пророчество, не могло точно знать, где и когда прогремит выстрел, ибо вселенская темнота, умела хранить тайны.

– Благодарю тебя, достопочтимый ант Главур, другие дела ждут меня на улицах дрома. Да не иссякнет и возвысится мысль твоя, – говорил герт Равивэл, прощаясь с Верховным антом.

– Да озвучит время желания твои, герт Равивэл. Да продлится несравненная красота Ассии, жены твоей, – желал ант Главур, провожая Равивэла.

Слова Верховного анта, догнавшие слух Равивэла в дверях челночного лифта, опять резанули грубым несдержанным голосом:

– Ант Глум, я запретил тебе садиться за пульт и приближаться к Пушке. Ты разнёс вдребезги пол континента, – и погасли полётом лифта, уносящего герта Равивэла на нижний уровень, откуда открывались двери в лето – тёплое ласковое, порой знойное и удушливое, уверенно ступающее по землям Аркадима и его жители…не знали других времён года. Влажные Туманы, приходящие беспорядочно и минующие Чашу, приносили дожди, когда им вздумается, нарушая устоявшийся порядок дрома, и жители спешно упаковывались в плащи, а лурды, покрытые водонепроницаемым серебром, были не прочь прогуляться под дождём, вдыхая незнакомый запах природного озона. Дождь демонстрировал свою силу и Равивэл, выйдя наружу, нажал перламутровую пуговицу на кителе. Тонкий прозрачный плащ с шарообразным капюшоном, окутал его фигуру с головы до ног. Щемящее чувство чего-то давно утраченного всколыхнуло его грудь, и он тяжело вздохнул, получив немалую порцию не свежего туманного воздуха, а кислорода, вырабатываемого костюмом. Он шёл домой, где его ждала очаровательная жена, но вспомнив, что три луны уже минули, изменил путь и направился к площади Раздумий, в надежде увидеть ту, которая поселилась в его сердце и, похоже, надолго.