Конец – молчание - стр. 29

– Власть у большевиков?

– Да.

– Ну что ж… Это – не худший вариант!

– Мне не ясно, что ты имеешь в виду… – Кесслер изумленно смотрел на жену. Ольга улыбнулась, увидев его взгляд.

– А что тут неясного? Наконец-то страной будет управлять сам народ. Трудовой народ! Ты разве забыл, что я – дочь сторожа? А мама всю жизнь обстирывала чужих людей, чтобы я могла учиться? Ты-то, очевидно, забыл… Но вот твои родители всегда об этом помнили. Да и я тоже…

– Но, Оля…

– Не надо, Максим! Я – старикам не судья. Но нужно же смотреть правде в глаза! С их точки зрения, я тебе – не пара. Ты явно не оправдал их надежд. И если бы не ребенок… Ладно, что ворошить старое? Сейчас надо о новом думать. О нашей новой жизни.

– Оля, опомнись! Что ты говоришь?

– Ничего особенного, друг мой! А пока надо поесть.

Она буквально насильно усадила мужа за стол, где красовался румяный чурек, испеченный в тандыре, а рядом – каймак, снятые с топленого молока сливки, немного брынзы и зелени, без которой здесь не обходилась ни одна трапеза. Тут же стояла охлажденная льдом «шахская» вода, которую каждое утро привозил в хурджинах водовоз и которая, как остальные продукты, стоила денег.

– Ничего особенного! – снова повторила Ольга, убеждая, наверное, в какой-то мере и себя. – Поедем, станем, как все, работать… Что ж тут страшного?

– Но я – царский офицер! Разведчик!

– Если ты не будешь вредить новой власти, никто нас не тронет.

Максим Фридрихович с удивлением смотрел на жену, словно впервые ее видел: она говорила так, будто это ее революция, будто она сама – большевичка… Не первый год они вместе, но Кесслер только сейчас по-настоящему разглядел эту женщину со скуластеньким лицом и яркими глазами. А она, сходив к сыну поправить то и дело сползавшее с него одеяло, остановившись в проеме двери, вдруг спросила:

– Когда все это произошло?

– Двадцать пятого октября. – Максим Фридрихович сразу понял, о чем она.

– Это – по российскому календарю… А если по общепризнанному – седьмого ноября? Очень хорошо!

– Почему же?

– Да потому, что цифра семь – магическая, как здесь считают.

– Ты стала верить в такую чепуху?

– Нет. Но все же – приятно… А верю я в то, что жизнь у нас наконец-то наладится. Лишь бы выбраться отсюда! Да и Павлику этот климат не на пользу.

Ольга уснула довольно быстро, а он так и пролежал до утра в раздумьях. Семь, наверное, действительно счастливая цифра! Ольга, видно, забыла, что именно семь лет они женаты, – иначе сказала бы. И Кесслер ни разу не пожалел, что сделал такой шаг всему наперекор. Это-то она хорошо знала. А теперь вот сама толкает его на верную гибель! Здесь нелегко, но что ждет их там?

Максим Фридрихович прислушался к ровному дыханию жены и вдруг успокоился. Было такое ощущение, что Ольга – взрослая, надежная, а он – несмышленыш, как их Павлик, и во всем должен ее слушаться. Тридцатилетний Кесслер даже усмехнулся! А потом уже совсем серьезно решил, что в создавшейся ситуации надо положиться на чутье Ольги: оно не должно подвести. Пусть будет так, как она решит!

Утром Максим Фридрихович отправился на работу. Теперь нужно было найти достаточно веский повод для отъезда, иначе идти к Смирнову, приказавшему всем оставаться на своих местах, «работать на благо» (чье, интересно?), было бессмысленно…