Конец индивидуума. Путешествие философа в страну искусственного интеллекта - стр. 36

Чтобы продолжить рассуждения Хонгвея и обосновать их наиболее передовыми научными исследованиями, надо прочесть Антонио Дамасио[47], известного специалиста по нейронаукам. На мой взгляд, это лучший антидот против теорий Бострома. Вся работа Дамасио нацелена на то, чтобы вернуть телу его первостепенную роль в производстве мысленных представлений. Строение разума определяется взаимодействием наших нервных систем (головного мозга, но также кишечника, нашего «второго мозга») с остальным организмом. Дамасио объясняет это взаимодействие гомеостазом, то есть той саморегуляцией, которая имеется даже у самых примитивных форм жизни. Гомеостаз – это общая воля к пребыванию в бытии, к сохранению внутреннего единства, которая использует разные стратегии сотрудничества клеток и органов. Дамасио интерпретирует биологическую эволюцию, ведущую от простой бактерии к сложным нервным системам, в свете гомеостаза. В конце своего длинного пути гомеостаз производит аффекты, а потом, наконец, и сознание. Следовательно, наш разум – лишь производное от тела. Эволюция гомеостаза, занявшая миллиарды лет истории жизни, не нацелена на производство сознания, как если бы телесная субстанция была простой оболочкой, которую можно по собственному почину отбросить: на самом деле сознание образует высшую целостность с телом, пребывающую в вечном симбиозе. Дамасио отказывается видеть в организме последовательность алгоритмов и не считает возможным разум, отделенный от тела. Наоборот, его эксперименты показывают, что удаление определенных частей тела может привести к проблемам с рациональностью.

В конечном счете плоть и мышление становятся двумя точками зрения на одну и ту же реальность: «Мозг и тело принадлежат одной и той же области, и разум они производят совместно». Понятно, почему Дамасио реабилитировал Спинозу, первого современного философа тела и имманентности[48]. Нужно бороться с двумя тысячелетиями дуализма, чтобы согласиться, что не существует никакого разума, который получал бы информацию от тела и взамен давал бы ему указания, – есть лишь единый организм, выражающий себя разными способами. Как пишет Спиноза, «субстанция мыслящая и субстанция протяженная составляют одну и ту же субстанцию, понимаемую в одном случае под одним атрибутом, в другом – под другим»[49]. Разум и тело находятся в отношении не единства, а слияния. Поэтому нелепо воображать пластикового гуманоида, управляемого искусственным интеллектом, а уж тем более наделять его личностью… Мы мыслим не только своим мозгом, но также, к примеру, пальцами ног.

Что же касается чувств, то они не только не мешают нашему интеллектуальному процессу обдумывания и принятия решений, но даже определяют «фоновую музыку живого существа», наделяя нас способностью к суждению: без них не было бы ни удовольствия, ни боли, ни социального взаимодействия, ни опыта добра и зла, ни культуры. «Обойтись без химического субстрата, допускающего существование страдания, – объясняет Дамасио, – это как устранить естественное основание, на котором покоятся наши моральные ценности». Другими словами, чувства, составляющие сердцевину гомеостатического процесса, – единственное, что способно производить смысл. Мы принимаем решение не вопреки нашим первобытным инстинктам; наоборот, наши аффекты – вот что наделяет нас способностью принять решение. Вот почему Бострому и Тегмарку не удалось логически определить этические правила: в отличие от шахматных, они не могут сводиться к чисто когнитивному процессу. Разнообразие этических взглядов не доказывает того, что философы ошибаются, как считает Бостром, а отражает невозможность применять бинарные критерии истины и лжи, информационного языка единиц и нулей к рефлексии, которая относится к жизненным чувствам. Вот почему ИИ не способен усвоить понятие цели: чтобы выражать интенциональность, нужно обладать телом. Без плоти не бывает гомеостаза. Без гомеостаза не бывает, как сказал бы Спиноза,