Конь рыжий. Том 2 - стр. 23
«Неприкаянная душенька» оказалась легкой на помине…
– Ной Ва-асильевич!
От неожиданности Ной вздрогнул. Справа, на лавочке у заплота – Дуня! Свет падал на ее белое лицо. Но что она так скрючилась?
– Евдокия Елизаровна!
– Помогите мне, пожалуйста, – жалобно попросила Дуня. – Я чуть живая. Есаул Потылицын со своими бандитами избил меня и вел на расстрел. Боженька! Что они со мной сделали? Так били, били, пинали, пинали!
– Господи помилуй! – ахнул Ной, спешившись и, перекинув чембур через голову Вельзевула, подошел к Дуне. – За что он тебя?
– За Урвана мстит. Помните? За того бандита и моего мучителя. И столько на меня наговорил, да Бологов заступился и полковник Ляпунов с господином Прутовым и с офицерами обезоружили есаула, – говорила Дуня, смахивая на скомканный платок слезы. Лицо ее в синюшных кровоподтеках, губы вздулись, и на подбородке запеклась кровь.
– Кабы знать, я б ему голову отхватил на тротуаре! – взревел Ной. – Только что видели гада ползучего! Ну, стерва длинная! И этакие стервы по земле ходят! Как только земля их держит, Господи.
– Триста лет держала, – поддал капитан. – И еще тысячу лет будет держать, только дайте им власть.
– Кирилл Иннокентьевич? – вскинула Дуня заплаканные глаза на капитана. – Вот мы и свиделись после Гатчины. Извините, пожалуйста, я в таком состоянии, ужас!
– Давно в Красноярске? – сухо поинтересовался капитан, построжев. Он, конечно, вспомнил Дуню-батальонщицу.
– Да сегодня в обед приплыли на пароходе.
– На каком пароходе?
– На «России». И «Тобол» шел впереди.
– С хорунжим плыли?
– С Ноем Васильевичем, да еще госпожа Юскова, миллионщица, с архиереем Никоном и двумя иеромонахами и протоиреем с монашкой. Протоирея в плечо ранили у скита. До каких же пор стрелять да налетать будут?! А я-то думала – справедливость будет, когда придут наши. А тут – бандиты! Боженька!
– Ну, не все в России бандиты, Евдокия Елизаровна. Такое наше время. Не повезло вам в лучезарный день свободы, – криво усмехнулся капитан.
– Убивать их надо, гадов, – кипела Дуня, и к Ною: – В седло я не подымусь. Извозчика бы. Только не оставляй меня, за-ради Бога. Есаул еще скараулит и прикончит. За обезоруженье он мне отомстит.
– Поезжайте, Кирилл Иннокентьевич, – сказал Ной.
– Да, конечно! Где вы остановились, Евдокия Елизаровна? А! У госпожи Юсковой? По Воскресенской деревянный двухэтажный дом? Ну, я понаведаюсь к вам. А вы не спешите со службою, господин хорунжий. – И уехал в сторону вокзала.
И вот они снова вместе, сотрапезники злосчастной судьбы, Ной и Дуня. Сидят на лавочке тесно друг к другу, и Вельзевул головою к ним – покорный и смирный.
– Кажись, не видеть мне от тебя ребеночка, – горестно молвила Дуня, пожимая в ладонях широченную руку Ноя. – Так и останусь одна со скотами и бандитами. Так меня мутит, мутит, и круженье – все перед глазами плывет, плывет, как на качелях будто. И боли, боли!.. Вот оно какое розовое небо над нами! Это покойная Дарьюшка писала в своих тетрадках, что над нами розовое небо. Не розовое, а чугунное. Хоть ты со мною, слава богу. А Вельзевул-то каким смирным стал! У меня аж сердце зашлось, как он понес тебя. А кругом орут, орут: «Разнесет мужика! Туда ему и дорога!» И с таким злорадством, ужас! Звери. Если бы ты слышал, как орала толпа возле вокзала, когда меня били бандиты есаула: «Убейте проститутку!» Я бы им пасти разорвала. Сколько гадов на земле! Хоть бы кто заступился.