Конь рыжий. Том 2 - стр. 10
От страха Ной проснулся, бормотнув: «Господи помилуй, к погибели, што ль, экое?» Прямо перед ним переплетались сучья березы, висели зеленые серьги. Листва на березе пошумливала – дул слабый ветерок. Подтянув ноги, Ной сел под березой, прислонившись спиною к теплому стволу.
Понимал – времени осталось на малую разминку. Солнце катилось по заполуденной грани. Может, завтра спросится за сводный полк, за Гатчину, за Смольный, за собеседование с Лениным и за генерала Краснова? Дальчевский-то с Новокрещиновым будут в Красноярске! Они ему не простят ни митинга, на котором он, председатель, приказал разоружить генерала, ни разгрома женского батальона, во всем будет виноват один хорунжий Ной Васильевич Лебедь…
«Стал быть, жизнь подвела к обрыву, – думал Ной. – Пихнут ногой в зад, и кувыркнусь в ту пропасть».
Чтоб не лезли в голову отвратные мысли, взялся за седло. И так и сяк рассматривал, нечаянно нажал на какую-то пружинку у основания задней луки. К чему такая пружинка? Потряс в руках седло – глухой звон послышался. Что-то запрятано в луках будто. Еще раз нажал на пружинку и с силою потянул на себя серебряную окову луки – открылась. Тайник! Вот так штука! Тайничок прикрыт грязною тряпичкой. Вытащил ее прочь и тут увидел золотые кругляшки. Вытряхнул из тайника золотые и то же самое проделал с передней лукой. Золото поблескивало между его ног на замшевой накидке потника. Пересчитал – пятьдесят восемь золотых пятнадцатирублевиков! «Вот те и на! – ахнул Ной, и карие глаза его сияли, как золотые империалы. – Восемьсот семьдесят целковых!.. Экий пророк был припасливый, а?! Собственный банк при себе держал. И как ловко устроено. Не нажми я пружинку нечаянно, так бы и осталось в луках. Нет ли еще где заначки?»
Ной долго разглядывал седло, постукивал, потряхивал, а потом обратил внимание на простроченные квадраты в шагреневой коже поверх потника. Прощупывая каждый квадрат, нашел-таки подозрительные утолщения. Нож в руки, отпорол кожу с одной стороны потника, и тут обнаружились в суконной подкладке, пристроченной к коже, специальные кармашки для денег. Так прячут деньги только богатые кочевники-сойоты в Урянхае! Бумажные купюры николаевских денег спрессовались, слепились, и Ной разнимал их осторожно ножом, чтоб не порвать. По всему, пролежали в тайнике немалое время. В некоторых кармашках обнаружились иноземные бумажные деньги, а какого государства, Ной не знал. Может, китайские или японские? Турецкие, болгарские, французские, германские и австрийские деньги видел, а таких не держал в руках. Да и знал ли сам пророк про тайник? Деньги давнего выпуска. Некоторые 1874, 1887, 1890 годов! «Скорее всего, пророк кого-то умилостивил своим топором, а седло с потником забрал себе, – соображал Ной. – Иначе как бы они этак склеились от конского пота?»
Царские купюры пересчитал: шесть тысяч рублей «николаевок» – богатство!.. Да еще иноземных сколько?
«Разбогател я, якри тебя! – обрадовался Ной. – Золотые-то надо в седло запрятать».
Думая так, Ной разулся и стащил с себя холщовые шаровары, натянутые поверх новехоньких казачьих с желтыми лампасами. В карманы кителя насовал бумажных денег, раздулся хорунжий Лебедь!.. В брюки сунул наган пророка – на всякий непредвиденный случай. Из брезентового мешочка взял горсть наганных патронов. И вдруг вспомнил: день-то сегодня особенный! Как по-старому – пятое июня, а по-новому – восемнадцатое. По-старому – среда, а по-новому – вторник. Ной живет по-старому! И что именно пятое июня – день его рождения, двадцать восемь лет исполнилось! «И в сам деле, в рубашке народился! Вот тебе и «крестовая ладонь», – вспомнил пророчества бабушки, сворачивая вьюк с пожитками пророка. В этот же вьюк уложил свои старые холщовые шаровары. Теперь он в кителе, казачьих брюках и вместо бахил – сапоги пророка натянул. В самый раз, будто на его ногу сшиты!.. Хромовые, с накатными зубчатыми рантами отменной работы. Только шпоры пристегнуть, шашку подвесить к левому боку да револьвер в кобуре, и – пжалста, хорунжий! Да еще этакий жеребец у него, нечаянно приобретенный. Этакий жеребец, а? Плотнее упаковал в луках золотые, чтоб не звенело охальное золото! Ни к чему звон – тихо надо!..