Комсомолец - стр. 5
Женщина убрала под платок седой локон, сощурила глаза, вгляделась в мое лицо.
– А вот ты постарел, Димочка, – сказала Гомонова. – Бледный. Краше в гроб кладут. Не пощадила тебя работа. Когда мы виделись в прошлый раз? Лет десять назад?
– Двенадцать. Я тогда разводился с женой.
– Помню. Не женился больше?
– Не было времени на глупости. Работал.
Гомонова кивнула.
– Слышала, тебя поставили генеральным на Костомукшский ГОК. Поздравляю. Помнится, ты всегда хотел стать большим начальником. Молодец, добился своего. Не сомневалась, что у тебя получится.
Она варежкой стряхнула с рукава моей куртки льдинки.
– То устаревшая информация, Людмила Сергеевна. Я уж почти год безработный.
– Подвинули?
Женщина нахмурила брови.
– Уволился. Сам.
– Почему?
У моей бывшей руководительницы дипломным проектом побелел заостренный кончик носа, так всегда случалось, когда она сердилась.
– После второго инфаркта. Написал заявление сразу, как вышел из больницы. Решил, что хватит с меня работы. Захотел пожить подольше, пообщаться с детьми, понянчить внуков. В директорском кресле вряд ли бы дотянул до сегодняшнего дня с моим-то сердцем. Вот такие пироги с капустой, Людмила Сергеевна.
Я прижал руку к груди, где с самого утра не угасала боль после разговора с сыном.
– Ну… и правильно сделал. Здоровье важнее.
– Я тоже так решил.
Вдохнул полной грудью, скривил губы.
– Ну и как, пообщался с детишками? – спросила Гомонова.
– Пообщался.
– Помнится, у тебя были мальчишки? Двое? Взрослые поди уже. Где они сейчас?
– Старший в Москве, – сказал я. – На прошлой неделе у него был.
– Учится?
– Закончил МГУ. Программист.
– Не пошел по отцовским стопам. Молодец.
– А младший здесь, в Зареченске. В Горном. Третий курс. Подземные горные работы. Подумывает перевестись на взрывное дело. Говорит, там больше перспектив. Хотя я и без всяких перспектив мог бы его хорошо пристроить. Хоть здесь, хоть в Череповце. Не поверите, живет в том же общежитии, где когда-то обитал я. Вот только сегодня утром с ним разговаривал. Предлагал ему переехать ко мне, я снял здесь квартиру неподалеку от Горного института…
– Теперь он университет.
– Да, слышал.
– И что сын? – спросила Гомонова. – Не согласился жить вместе с папой?
Я покачал головой.
– Не захотел. И денег не взял. Гордый…
Людмила Сергеевна взяла меня под руку.
Мы зашагали по аллее. Под ногами у нас хрустели сугробы. Зима в Зареченске выдалась снежной, такие здесь случались редко. Хотя, по словам Гомоновой, в семидесятом, когда в этом самом парке рядом с памятником Пушкину убили ее старшую сестру, снега в городе навалило на порядок больше. Помню, Людмила Сергеевна рассказывала: сугробы в том году были едва ли не до пояса. Я насмотрелся на подобные и в Череповце, где почти десять лет проходил в замах, и в Костомукше, куда отправился «генералить».
Я вел своего бывшего институтского куратора по знакомым со времен учебы местам. Почти не смотрел по сторонам (все эти повороты аллеи хорошо помнил: много раз гулял по ним с девчонками). Перчаткой утирал со лба снежинки и капли пота. То и дело судорожно вдыхал морозный воздух, оттягивал тугой ворот: сегодня он казался мне удавкой. Ну и, конечно же, морщился от сердечной боли, привычно, почти не замечая ее: давно смирился с ее появлениями. С самого утра во рту стоял привкус лекарств.