Компромат на президента - стр. 28

Порфирьев недоуменно смотрел за борт, в воду, подсвеченную бенгальскими огнями.

– Я сам проверял всех у причала.

– Видеосъемка?

– Вы сами распорядились отключить камеры, – напомнил начальник охраны.

– Черт, – Хайновский метнулся к Ладе, схватил ее за плечи, – кто он, черт побери?

– Твой гость, – с надменной улыбкой ответила женщина, – пусти, мне больно.

Михаил Изидорович несколько секунд смотрел в глаза своей любовнице, он прочитал в них многое, но понял, что Лада сама не знает, кто был с ней на палубе.

– Хорошо, – мягко сказал он, разжимая пальцы, – я перед тобой виноват. Согласен. Но у меня тяжелые времена. Не все получается так, как я этого хочу. Если решила предать меня, то скажи сразу, открыто.

– Я не предаю тех, кто не предает меня, – Лада оперлась на перила и положила голову на руки.

– Он мой враг. Выводы делай сама.

Хайновский зло повернулся, но, задержавшись на секунду, коснулся плеча женщины.

– Не делай плохо ни мне, ни самой себе.

Так и не дождавшись ответа, он вернулся к гостям.

– Проблемы? – Семен Липский сидел в кресле у самого борта.

– Когда их у нас не было? – вздохнул Хайновский.

– Какие деньги, такие и проблемы, – улыбнулся Липский. – Да на тебе лица нет.

– Я понял, что остался совсем один, – неожиданно искренне произнес Михаил Изидорович.

– Брось. Так не бывает.

Хайновский прищурился, когда Братин в обнимку с молоденькой фотомоделью спускался по трапу к каютам.

– Ты не задумывался, когда было лучше: раньше или сейчас? – спросил Михаил Изидорович.

– Конечно, раньше. Молодость, ее за деньги не купишь.

– Вот и я думаю, что раньше мог изменить свою жизнь. Мог стать ученым, инженером, эмигрантом, подпольным коммерсантом. А теперь все для меня кончено. Олигарх – это диагноз неизлечимой болезни.

– У тебя есть вакцина от нее – документы.

Клим Бондарев выбрался на берег, лес вплотную подступал к реке. Огни теплохода еще виднелись вдалеке, музыка плыла над водой. Из кармана мокрого пиджака Клим достал завязанные в полиэтиленовый мешок спички и сигареты. Вскоре он уже сидел на лесной полянке у ярко пылающего костра. На воткнутых в землю палках сохла мокрая одежда. Подсыхали и положенные на бревно разобранный пистолет со странного вида мобильным телефоном.

«Берн, – подумал Клим Владимирович, – последний раз мне довелось в нем бывать перед самым распадом Союза. Скучный городок».

Подполковник ФСБ Прохоров сидел на удобном диване в гостиной. Он все время старался смотреть то на акульи челюсти, то на чучело метровой форели над камином, но его взгляд неизменно останавливался на перевернутой лицевой стороной к стене фотографии.

– Антон Павлович, фотография вам мешает сосредоточиться? – поинтересовался Клим Бондарев.

– Нет, что вы! – спохватился подполковник. – Я вас внимательно слушаю.

– Вы не забыли закон Ломоносова – Лавуазье, – Бондарев подвинул к подполковнику пепельницу. – Если мне не изменяет память, то Ломоносов сформулировал его так: если в одном месте чего-то убудет, то в другом непременно столько же и прибудет. Документы исчезли из России, а прибыли в бернский банк.

– И забрать их оттуда могут всего три человека, – продолжил Прохоров.

– Один, – поправил его Бондарев, – только один. Пока с Хайновским ничего не случилось, только он может их получить на руки.