Композитор - стр. 24
Так прошел год. Фронт неумолимо приближался к Острогожску. В июне 1942-го эвакуация шла полным ходом, оборонять небольшой город военные не собирались, все силы концентрировались глубже, на Волге. Директор интерната каждый день названивала в горком и требовала вывоза сирот в безопасное место. В ответ ей кричали, что всё под контролем, и призывали не сеять панику.
Однажды в интернат заглянули два городских чиновника. Они переговорили с директрисой, взяли списки детей и успокоили ее:
– В конце недели пришлем машины, загрузим всех в эшелон и направим в Ташкент. Будете там дыни есть.
– Наконец-то! Наконец и о нас вспомнили, – причитала Зоя Ефимовна.
– А как же вы думали. Дети для нас – это святое.
Партийные чиновники в военных френчах без погон сели в автомобиль. Марк слышал их тихие реплики.
– Куда это? – спросил худой у толстого, показывая на списки воспитанников.
– По дороге выбросишь.
– С детьми никак не получится?
– Уже не успеем, войска получили приказ к отступлению. Нам бы партийный архив вывезти да оборудование с завода. Если сорвем, сам знаешь, по головке не погладят. А интернат… Что им будет? Не расстреляют же немцы детей. Пусть теперь они с кормежкой помучаются.
Машина с партийными начальниками выкатилась со двора. Улыбающаяся Зоя Ефимовна помахала им рукой, поискала алчными глазами светловолосую голубоглазую Марусю и поманила ее пальцем.
– После отбоя придешь ко мне. Я шоколадку припасла, – шепнула директриса девочке и запустила пятерню в светлые кудряшки. – Хорошая моя.
Маруся настороженно кивнула. А Марк болезненно сжал веки.
На двенадцатом году жизни ему впервые понравилась девочка. Красавица Маруся, конечно, игнорировала кособокого уродца с оттопыренными ушами и кривой шеей, но Марку часто удавалось привлечь ее внимание. Лучше всего это получалось вечером, когда сумрак скрывал некрасивое лицо и на первый план выходил чудесный голос. В такие минуты Композитор подключал всё свое мастерство. Маруся с интересом слушала его, порой смеялась, соглашалась вместе поиграть, а один раз даже подчинилась его ласковому приказу и поцеловала в щеку. Ее губы послушно прикоснулись к нему, обдали теплом и запахом карамели, но ни единой капельки чувства, которое принято называть любовью, в ее голубых холодных глазах не промелькнуло.
Это раздосадовало Марка. Он долго готовился к новой встрече, перебирал в памяти оттенки голосов лучших артистов и тщательно репетировал. Ему вновь удалось заставить девочку поцеловать себя, на этот раз в губы. Маруся покорно исполнила его просьбу. Как робот, холодно и механически.
Расстроенный Марк убежал. Ему казалось, что даже с директрисой Маруся ведет себя теплее. Он спрятался в подвале и не выходил оттуда целые сутки. Болезненно перебирая свои возможности, он понял, что научился внушать страх, восторг, уважение, жалость, интерес к себе, он может убеждать, подчинять и обманывать, но не в силах заставить слушателя полюбить себя.
Мальчик сжался в темном углу, ему не хотелось ни есть, ни пить. Да и зачем жить, если его тонкий слух не может вычленить нотки, порождающие любовь, а голос не в состоянии их воспроизвести. Он приготовился к смерти. Марк безвольно распластался на сыром полу, слушал капель из протекающей трубы и усердие паука, плетущего паутину в дальнем углу подвала.