Компаньонка - стр. 29
Мари поверить не могла в свои мысли. Она сейчас размышляла о губах князя. Точнее, о нижней губе, она была пухлее и больше.
Мари усердно моргнула пару раз, чтобы прогнать ненужные мысли. Хуже всего было то, что она потеряла суть разговора и не понимала, о чём сейчас речь.
– …столько знакомств. И я так давно не видела Анну Лихонину, я была рада её повидать, – долетели до Мари слова Кити. – А как вам, графиня?
Мари долго смотрела на Кити, пытаясь по её выражению угадать, о чём же идёт речь, но, так ничего и не поняв, кивнула головой.
– Весьма впечатляюще…
– Что же вас «весьма впечатлило», графиня? – впервые обратился к графине князь.
Мари сделала глубокий вдох, так как симпатия к этому человеку вновь уступала место раздражению.
– Меня впечатлили вокальные данные и их подача артиста, что вчера выступал в Имперском театре.
– На мой взгляд, ничего особенного в этом Соловье нет, – как бы с безразличием заметила Кити.
– Я ему передам твоё разочарование, – вновь улыбнувшись, заговорщически сказал князь.
– Уж будьте любезны, papa.
Кити также ехидно улыбнулась отцу в ответ.
В кухне Ольденбургского поместья стояла духота. Жар от печи дополняло весенние солнце, и духота была почти невыносимой.
Кухарка Неёла Ануфриевна открыла настежь двери во двор и, прислонившись к косяку, стала обмахивать себя передником.
– Ты сейчас тесто поставь, а я рыбой займусь. Подготовим к обеду все, и поди отдохни, погуляй… погода сегодня хорошущая…
Служанка Настасья послушно кивнула и тяжело поднялась со скамьи. Держась одной рукой за поясницу, а другой опираясь о стол, Настасья тяжело, как большой корабль, подалась вперёд. Увидев стоящего в дверях Гордея, Настасья замерла и попыталась руками прикрыть свой живот, что было уже невозможно. Восьмой месяц беременности выдавал её с головой.
Настасья кивнула управляющему Гордею и поплыла к разделочному столу.
Гордей, оценив её надменным взглядом, перевёл своё внимание на кухарку, которая уже вовсю разделывала рыбу.
– Неёла Ануфриевна, до какой поры это будет продолжаться?
– До известной поры, Гордеюшка. Или тебе невдомек? – улыбнулась кухарка.
– Обременённость мешает ей работать.
Кухарка одним махом отсекла рыбью голову и воткнула нож в деревянный стол, затем медленно и спокойно с улыбкой посмотрела на управляющего.
– Ну, господа покуда всем довольны, не жалуются. А значит, справляемся как-то. Ты не ворчи, что там почтовый привёз? Есть что для меня? – переменила тему Ануфриевна.
– Есть, – благодетельно произнёс Гордей и протянул маленький клочок бумаги, сложенный пополам.
– Ах, голубчик мой, – отирая руки о передник, выхватила письмо Неёла. – Не забывает мать, мой золотой! Благодарю, Гордей, так ждала письмеца.
Развернув письмо, кухарка ласковым взглядом пробежала по строкам и, налюбовавшись, обратилась с той же лаской к Гордею:
– Гордеюшка, прочти письмецо… сделай милость.
Улыбнувшись ей с деловитой важностью, Гордей взял письмо и, прочистив горло, не произнёс ни звука, только было видно, как зрачки его цепляются за строки, а улыбка меркнет.
Неёла Ануфриевна, замерев в ожидании на скамье, всматривалась в лицо управляющего, чтобы уловить хоть что-то из письма сына. Неуверенно улыбнувшись, она аккуратно поинтересовалась:
– Вести-то хоть добрые?
Наконец, не выдержав, она подскочила с места.