Комната чудес - стр. 2
Все это происходило слишком быстро. Я вдруг вспомнила, как шла по набережной Вальми, правой рукой толкая перед собой темно-синюю коляску, а в левой держа мобильный телефон. Кажется, воспоминание вызвало у меня улыбку. Или я выдумала это уже задним числом? Память меня подводит; мне трудно точно сказать, о чем я думала в те мгновения, еще не зная, насколько они важны. Если бы только я могла вернуться назад хоть на пару минут, я была бы внимательнее. Если бы я могла вернуться назад на несколько месяцев и лет, я многое изменила бы.
Раздались последние такты песни Уикнда – Луи установил эту мелодию мне на смартфон. Жан-Пьер, наш ЖэПэ. Черт бы его побрал! С какой стати начальник звонит мне в субботу утром? Разумеется, такое уже бывало, и не раз: если работаешь в компании вроде «Эжемони», приходится быть готовой к тому, что тебя будут дергать по срочным вопросам и в выходные. Сегодня, когда люди произносят слово «срочно», я воспринимаю его совсем иначе. Я больше никогда не назову «срочной» подготовку очередной презентации, или проведение потребительского тестирования, или утверждение нового дизайна флакона. Какая во всем этом может быть срочность? Что, кому-то грозит смертельная опасность? Но в тот момент я ничего этого еще не знала. Я только удивилась, что за срочность возникла у ЖэПэ, чтобы звонить мне в субботу, и догадалась, что это связано с запланированным на понедельник совещанием. Да, это абсолютно срочно. Это жизненно важно. Я поспешила ответить на вызов, почти не глядя на Луи, который притормозил возле меня, явно собираясь что-то мне сказать. Я от него отмахнулась: не видишь, что ли, я разговариваю по телефону? Он что-то пробурчал себе под нос, полагаю, намереваясь показать, что это не может ждать. Я так никогда и не узнаю, что именно он хотел мне сообщить. Во мне живет уверенность, что мои последние мысли о сыне несли негативный оттенок. О чем я думала? О том, что он постоянно требует к себе внимания; о том, что у меня не остается ни минуты для себя; о его подростковом эгоизме; о том, что мне насущно необходимо хоть чуть-чуть передохнуть. Неужели ты, засранец, не в состоянии это понять? Мне кажется, последним мелькнувшим в моем закосневшем мозгу словом, мысленно обращенным к моему ребенку, плоть от моей плоти, которого я многие тысячи часов качала на руках, которому тысячи часов пела колыбельные, который доставил мне столько радости, гордости и веселья, – было слово «засранец». Как стыдно! Как несправедливо! Как ужасно об этом вспоминать!
Луи громко свистнул, схватил болтавшиеся у него на шее красные наушники, нацепил их на голову, прижав поплотнее, буркнул, что со мной всегда одна и та же история, потому что у меня на уме только работа, и, встав правой ногой на скейт, оттолкнулся и покатил вниз по тротуару, который шел под уклон. Если бы я не разговаривала с ЖэПэ – срочное дело касалось исправлений в слайдах, выполненных в программе Powerpoint, – во мне сработал бы материнский инстинкт, заставляющий нас крикнуть сыну или дочери: «Помедленней! Куда ты несешься?» Любой нормальный ребенок, переросший детсадовский возраст, в ответ недовольно фырчит; теоретически наш окрик бесполезен, но на практике он все-таки способствует некоторому пробуждению дремлющего сознания. Мой крик так и не сорвался с моих губ. В компании «Эжемони» на сотрудниц, имеющих детей, смотрят косо, хотя официальная позиция руководства выглядит совершенно иначе: типа мы за гендерное равноправие и всячески поддерживаем социальные достижения женщин. Между теорией, то есть политической декларацией, и практикой как ее оборотной стороной лежит пропасть, и мы видим, что слова часто расходятся с делом: в реальности число женщин, занимающих ответственные посты в крупных компаниях, до смешного ничтожно. Что касается меня, то я никогда не скрывала своих карьерных амбиций, поэтому о том, чтобы проявить свои материнские чувства во время делового разговора – даже если он происходит в 10.31 в субботу, – для меня не могло быть и речи.