Коммунальные конфорки - стр. 10
Пришлось обойтись подручными средствами. Крашеная деревянная лошадка мало походила на дикого мустанга Кастро. И тут во дворе нарисовалась Двойра-Ханум со своей свитой. Двойра была крупной упитанной собакой и вполне могла сойти за пони или недоношенного жеребенка. Ее поклонник, соседский овчар, подошел бы больше, но он к себе никого не подпускал. Двойра же и так была добрейшей собакой, а уж за кусок колбасы она разрешала нам делать все что угодно. Она покорно согласилась стать лошадью Мориса Джеральда. Правда, ей тяжело давался кавалерийский галоп, и она постоянно останавливалась, то лихорадочно вгрызаясь в собственный бок, то присаживаясь по нужде. В качестве попоны мы набрасывали на нее коврик для вытирания ног, а уздечкой служил дедушкин брючный ремень. Вместо стремян перебрасывали через спину папин эспандер и вставляли ноги в кольца для кистей рук.
Мне трудно сказать, водились ли блохи на диких лошадях в прериях и были ли покусаны попы Мориса-мустангера или Генри Пойндекстера, но на Двойре, как и на любой дворовой Жучке, блох было предостаточно. Проблема отсутствия головы у всадника решилась автоматически, потому что в реальности нормально соображающей башки ни у одного из нас не было. В результате мы просто садились на Двойру-мустангершу, которая в награду за оказанную честь радостно делилась с нами своими многочисленными блохами.
Вот эту историю про мой полуголый зад, восседающий на дворовой собаке, изображающей дикую лошадь, и пришлось рассказать в кабинете дерматолога, когда меня все-таки начали подробно расспрашивать. Тут нашатырь понадобился уже маме. Зато кожник хохотал во всю свою бульдожью пасть и даже похвалил меня за находчивость. Мы расстались практически друзьями, доктор поделился с нами рецептом для моей попы и рекомендациями для Расула, как лечить Двойру.
Дома все это пришлось повторить на бис дедушке и папе. После некоторых разборок, слез, клятв, взаимных упреков, поцелуев, беззастенчивого хохота и перекладывания вины друг на друга деда Миша взял бутылку водки и смесь для выведения блох и отправился в дворницкую. Как там некошерный еврей собирался брататься с непьющим мусульманином, было не очень понятно, но через какое-то время из подвала донеслась молодецкая русская песня:
– Степь да степь кругом….
Видимо, ничего ближе по тематике к прериям им в голову не пришло. Дуэт нещадно фальшивил, но выводил рулады громко – встреча, судя по всему, проходила в теплой и дружественной обстановке.
Тихая Гульнар мазала лекарственной болтушкой спину опозоренной Двойры, и они шептались о своем, о женском.
А тем временем на город спустились густые сумерки. Лучи солнца отразились в окнах верхних этажей и погасли. Даже в самые длинные и светлые июньские ночи в нашем дворе-колодце было темно и сыро. Почти каждый год Нева, гонимая западным ветром, перехлестывала через каменные парапеты и заливала подвалы прилегающих к набережной улиц. Большая серая крыса бесшумно вылезла из-за мусорного бака и села на ступеньки. Она ничего и никого не боялась. Крыса была для этого слишком стара и мудра. Ее прапрапрабабка вела за собой стаю по Шлиссельбургскому тракту к мельницам блокадного Ленинграда. Их давили танками, пытались в них стрелять, но они упорно шли к цели. Крысы были организованны, умны и жестоки.